Во Имя Отца и Сына и Святого Духа

Христос Воскресе!

(  1914 - 2003 )
† МИТРОПОЛИТ СУРОЖСКИЙ АНТОНИЙ

э л е к т р о н н а я   б и б л и о т е к а

 

Владыка и отец, брат и сослужитель, мудрый наставник и пастырь-душепопечитель... Не престай и на небеси быть ходатаем о меньшей братии, о сотаинниках твоих, о всех верно помнящих и почитающих тебя.

 (Митрополит Минский и Белорусский Филарет)

 

† Владыка Антоний

English Page

 

Telegram-канал "Антоний Сурожский. Проповеди"

Архив рассылок

Подписка на рассылки:

на русском языке;    Subscribe to weekly sermon

 

Материалы международных конференций в Москве:
23-25 сентября 2011 года
13-15 сентября 2013 года

18-20 сентября 2015 года

Митрополит Сурожский Антоний

РАДОСТЬ ХРИСТОВА
Слово, произнесенные на всенощной 16 мая 1987 г. в храме Воскресения Словущего, что в Москве на улице Неждановой


Раньше чем сказать несколько слов о празднике нашем сегодняшнем, хочу передать вам привет от наших священников и прихожан, которые здесь бывали. Нас связывает с этим храмом многое. В этот хам ходили мои родственники еще до первой войны; в этом храме участвовал в службе наш регент отец Михаил, который просил меня передать равный привет и равную любовь хору правому и хору левому. Сегодня с нами в храме отец Димитрий из Вашингтона и молодая девушка, закончившая богословскую школу в Америке. И все мы молимся одними устами, одним сердцем, осеняемые той же дивной радостью Воскресения Христова.

Мы в радости Христовой; и если бы только мы понимали, что можем радоваться даже среди скорби житейской! Есть пример тому: в Ветхом Завете рассказывается как трое молодых людей отказались исполнять приказание властителя поклоняться идолам и за это были брошены в огонь, в печь огненную. И милостью Божией смерть их не коснулась; больше того: когда доложили о том властителю, вавилонскому царю, он пошел посмотреть на это диво — и что же он увидел? Он с изумлением воскликнул: не трех ли я бросил в эту печь; как же в этой печи сейчас четыре человека, и один из них — во славе Сына Божия?!

С нами Бог в самой жгучей, в самой трагической нашей скорби, так же как Он с нами, как Даятель радости, во всякой радости — и большой и как будто маленькой: для Бога мелкого ничего нет, потому что любовь не различает между тем, что крупно и мелко. Разве мать, разве отец не ликуют всем сердцем о том, что их дитя радуется какому-то подарку: кукле, зверю, игрушке? Да, потому что в этой радости вся душа изливается, и этот подарок — не предмет, этот подарок — воплощение родительской любви; вся любовь родительская дается в этом скромном образе.

Так же и Господь принимает нашу радость, какова бы она ни была: тихая или пламенная; так же Он воспринимает наши скорби: как бы они ни были перед вечностью незначительны, во времени они могут разрывать наше сердце до боли. И Господь все на Себя взял: всю скорбь земли Он понес на Своих плечах, и от этой скорби земли, потому что Он захотел с нами ее разделить, Он умер на кресте. Бог стал человеком. Почему Он это мог сделать? Потому что каждый из нас для Него так дорог, что Он за каждого из нас готов отдать всю Свою жизнь и всю Свою крестную смерть. Если мы понимаем, что мы так любимы, разве есть место для уныния, для полного упадка сил? Да, конечно, бывают моменты, когда разрывает наше сердце боль, или когда тревога его заполняет; но за пределом боли, за пределом тревоги мы можем знать, что мы так любимы Богом, что Он готов умереть, чтобы мы жили. И действительно, умер Христос на кресте, и не только за тех, которые Его посильно любили, не только за тех, которые надеялись, что Он не будет убит на кресте, но и за тех самых людей, которые Его засудили на смерть и пригвоздили ко кресту: Прости им, Отче, они не знают, что творят... Вот мера любви Божией — не к друзьям, а к врагам; вернее: Бог не знает врагов, есть люди, которые к Нему враждебно относятся, но Он всех любит одинаковой, ласковой и крестной, любовью. Апостол Павел нам об этом говорит: о том, как дивно, что Бог нас возлюбил, когда мы еще были Его врагами, чужими для Него, и любовью Своей сделал нас Своими, родными. Он не стыдится нас называть братьями и сестрами. Как это дивно!

А после крестной смерти — победа; и мы должны помнить, мы должны помнить, что после каждой скорби, каждой трагедии приходит момент, когда Бог дает нам новую глубину души, новые силы, новое понимание жизни, новую способность нести крест, для того чтобы другие могли ожить и тоже возрадоваться о Боге.

И еще: мы знаем, что в Вознесении Христовом Он, распятый Сын Человеческий, сидит по правую сторону Бога и Отца; и в Его Лице, потому что Он не частный человек, а представляет Собой весь человеческий род, все мы уже можем глядеть в сторону этого престола и знать, что там — Человек, что наше место там, где Христос; знать, как апостол Павел говорит, что наша жизнь сокрыта со Христом в Боге (Кол. 3,3).

Как сияет над нами, как сияет в наших сердцах, когда мы только заглянем вглубь сердца, победа Божия и любовь Божия!.. Евангелие нам говорит, что где сокровище наше, там и сердце наше будет. Разве наше сокровище не во Христе, разве Он, так нас полюбивший, не может быть для нас самым любимым, самым дорогим?.. И этим Он ни у кого не крадет человеческой любви, потому что мы можем Его любить всем сердцем, и вдруг увидеть, что любимых нами по-человечески мы теперь начинаем любить, как Бог их любит: не только нашим сердцем, а Божественной любовью.

Вот что нам открывает Воскресение Христово. Мы будем идти в этом свете почти до праздника Троицы; а потом, в день Троицы, мы должны раскрыться тому, чтобы Святой Дух сошел на нас и чтобы мы стали, как апостолы: чтобы мы сияли вечной жизнью, чтобы каждый наш поступок был таков, чтобы он мог войти в вечную жизнь после нашей смерти и еще до нее; чтобы ни одно наше слово не было бы гнилым словом, чтобы каждая мысль была чиста, чтобы каждое движение сердца было достойно того, что Бог нас любит. Разве мы не знаем, как мы стремимся быть светлыми, чистыми, когда вдруг почувствуем пламенную любовь к одному человеку или когда знаем, что мы кем-то любимы? Мы так любимы Богом. Неужели мы не сумеем любить чистой, светлой, победоносной любовью Воскресения? Дай нам Бог силы на это! Человеческими силами этого не сделать, но Господь сказал апостолу Павлу: Довольно тебе Моей благодати, Моя сила в немощи совершается . И в другом месте Павел говорит: Все мне возможно в укрепляющем меня Господе Иисусе Христе... И что было возможно для него — возможно и для нас, если только мы так откроемся Богу и дадим Ему просто любить через нас, действовать через нас, быть посредством нас среди людей обездоленных, как Царство Божие, уже пришедшее в силе. Аминь!


 

ПАМЯТЬ ВСЕХ СВЯТЫХ В ЗЕМЛЕ РОССИЙСКОЙ ПРОСИЯВШИХ

Слово, произнесенное на всенощной 11 июня 1988 г., в храме св. Иоанна Предтечи, что в Ивановском (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы празднуем тысячелетие Крещения Руси. Какой это праздник для нас! Тысячу лет тому назад, благодаря тому что князь Владимир поверил во Христа как своего Бога, Христос как бы овладел Русской землей. Вера одного человека открыла Ему доступ к просторам нашей земли.

То время очень похоже на наше. Так же, как и теперь, почти всех охватило чувство, что язычество пусто, нечем жить в нем, что языческие боги, кумиры ни душу не питают, ни жизни новой не могут дать.

Тогда поклонялись всему, что вселяло страх; а разве теперь миллионы людей не охвачены страхом? Я говорю даже не о том, что человечество способно в одно мгновение погубить себя, а о тех страхах, которые держат человека на каждом шагу его жизни. Они так различны, но они въедаются в душу, разрушают ее, лишают надежды и силы жить.

Люди поклонялись тогда своим мечтам о том, что исполнятся просьбы, обращенные к ложным богам. А разве теперь человек не обращается к бесчисленным ложным богам: к силе, славе, к деньгам, к власти?! Сколько можно было бы назвать этих кумиров... А человек остается пуст, голоден, так же испуган и без надежды, как раньше.

Князь Владимир, как все, тоже жил этими ложными богами. Он был воином, человеком своего времени, и наслаждался всем тем, что может телесная жизнь дать человеку, — и душа его не могла насытиться. Но за ним стоял некто, как и теперь в христианской жизни часто за внуками и за детьми стоит бабушка,— за ним стояла святая Ольга. Она стала верующей и православной, тогда как ее муж не только оставался язычником, но и насмехался над ней. Святая Ольга была непоколебима в своем уповании; она была одна, окруженная непониманием, насмешками, и оставалась верной Христу Богу. И не только в этом ее заслуга: она сумела пробудить во внуке своем Владимире духовный голод: голод по чему-то, чего он тогда не знал, о чем он понятия, вероятно, не имел, голод, который ему позволил почувствовать пустоту языческих богов, как и теперь тот же внутренний духовный голод побуждает тысячи людей отвернуться от ложных богов современности и искать чего-то, часто не зная, чего, но того, что питает душу, что ее раскроет, что их сделает достойными звания человека, позволит вырасти, как говорит апостол, в меру полного возраста Христова.

И князь Владимир переменился. Он не только принял какое-то новое мировоззрение, не только выбрал нового Бога, более подходящего для его разума и сердца, он выбрал ту жизнь, о которой Господь сказал, что жизнь будет потоком течь из верующих в Него (Ин. 4, 14). Когда князь Владимир встретил Христа, когда он погрузился в богослужение, почувствовал неизреченную, невыразимую красоту Божию, тогда все, чем он увлекался до того, явилось ему таким, каким оно и было: уродливым, унизительным, омерзительным; и он всю жизнь переменил. Он стал целомудренным, стал добрым, он стал заботливым и милосердным, он стал другим человеком; и кому он этим обязан? — Своей бабушке, женщине, которая сумела одна среди насмешек стоять и не сдаться.

До этого было несколько христиан в Киевской Руси, но с ними случилось то, что так часто бывает с теми, кто перед лицом язычества, поклонения кумирам, лжи провозглашает правду и хочет по правде жить. Они кончили свою жизнь мучениками, как тысячи и тысячи людей кончили мучениками свою жизнь здесь и по всему миру, оставаясь свидетелями Христа и Его правды. Вот с чего началась наша Русь: с немногих христиан, которые умерли скорее чем отречься от своей веры, с женщины, которая устояла перед одиночеством и насмешкой, и с князя, который узрел Свет Христов, проникся красотой Божией и переменил всю свою жизнь.

Когда думаешь о том, что случилось в те далекие времена, действительно, есть чему дивиться. Малая горсть людей... Что собой представляло племя "русь", которое потом разошлось, разлилось, став Украиной, Белоруссией и Великороссией? Тогда это было маленькое племя; но от любви Божией оно пошло по лицу всей нашей земли, и не для того чтобы вербовать христиан, а для того, чтобы поделиться с людьми, не имевшими в себе радости вечной жизни — самой Жизнью вечной, которую им дал Христос, чтобы и другие приобщились этому, чтобы и к другим людям пришла радость, жизнь, ликование жизни... И они поплатились кровью, смертью. Все ранние миссионеры умерли от рук тех, кому они приносили радость и любовь. Вот с этого началась Русь и Православие на нашей земле.

Что же случилось потом? Каким образом Святая Русь могла отпасть так, как она отпала в двадцатом веке? Не вина ли это христиан? Нечего искать виновников среди тех, кто проповедовал ложь о Боге, о жизни, о человеке. Христиане стали обывателями: мы заменили подвиг христианства — "благочестием". Да, ходили в храмы, да, молились, а жизнь?.. Прочтите, какова была русская история, сколько в ней трагедии, сколько ужаса, сколько крови, сколько страдания! И это творили христиане. Царь Иван Грозный был христианин, Петр Великий был христианин, а какую разруху они внесли в жизнь своих подданных. Но и подданные были не только жертвами; подданные были люди, как вы и я, как мы все, не живущие по той вере, которую мы исповедуем и которую мы, священники, проповедуем. Как страшно подумать об этом, когда проповедуешь с амвона и помнишь слова Христа: От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься... Став перед Богом, что я Ему отвечу, когда Он мне скажет: Сколько тебе было дано знать, сколько ты сказал правды — и как неправедно, недостойно Моего Евангелия ты прожил!.. И это каждый из нас в свою меру должен признать. Если бы мы были иконами Христа, если бы мы были такими христианами, какими были святые, все могли бы, увидев нас на улице, в работе, в семье, остановиться и поставить перед собой вопрос: чтo у этого человека — этой женщины, этого мужчины, этого ребенка — такое, чего у меня нет? Почему у него тишина, покой в глазах, почему у него радость в жизни, хотя его жизнь такая же горькая, а порой еще, может быть, более горькая, чем моя? Чем же он живет?.. Тогда встал бы перед окружающими нас людьми вопрос о том, что человек-христианин уже теперь живет вечностью, полнотой жизни, которую обещал Христос тем, кто будет в Нем и в ком Он будет, которые будут сращены с Ним, как ветка сращена с деревом. Разве, глядя на нас, кто-нибудь может узнать Христа? Вот почему мир не может верить: не потому что слово Божие не кажется правдивым, а потому что, сравнивая проповедь Евангелия и наши собственные слова, люди качают головой и говорят: да, это только слова; если бы это было истиной для этого человека, он был бы иной...

Вот о чем говорят нам русские святые. Они всерьез приняли Евангельскую весть, они ее приняли и стали жить по ней, а если нужно — и умирать по ней. И вокруг них люди начинали веровать. Я сказал в начале, что вера Владимира Святого открыла Русь присутствию Христа. И русские святые — это тот ответ, который Русская земля дала Христу пришедшему. Вот кто ответил за всех нас — те тысячи и тысячи мучеников, преподобных, святителей и князей, жен и детей, людей всех сословий, всякого рода. Они сказали Христу: да, Господи, Ты явил нам беспредельную, неизъяснимую красоту того, чем может быть человек, и я таким человеком хочу стать и быть... И это они говорили большой ценой; нелегко было стать святым, как и теперь нелегко становиться святым или просто достойным христианином. И мы обращаемся к ним с молитвами, с акафистами, мы поминаем их — и забываем, что Иоанн Златоуст уже столетия тому назад сказал в одной проповеди: если мы только хвалим святых и не подражаем им, они не могут принять эту похвалу, потому что такой похвалой должна быть наша жизнь, а не слово, или вернее — слово, звучащее, гремящее изнутри жизни, достойной Спасителя Христа, Который так нас полюбил, что Свою жизнь и смерть нам отдал. Крестную смерть, тридневное погребение, сошествие во ад — вот что Он дал нам, чтобы мы поверили в любовь, Божию любовь, и в то, что и мы можем, если только хотим быть людьми — так любить, как любил Он.

На этих днях девять новых святых были провозглашены Поместным Собором Русской Церкви, девять новых святых нам даны как новые примеры, — примеры не древности, а наших дней. Некоторые из них принадлежат 14-16 векам,— Дмитрий Донской, Макарий митрополит Московский, Андрей Рублев, писавший такие иконы, которые сами по себе являются проповедью и свидетельством о Боге, Максим Грек, Паисий Величковский. Но дальше — святые Амвросий Оптинский, Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник и одна женщина, Ксения Санкт-Петербуржская. Они святые нашего времени; им мы можем подражать, не стараясь вернуться к прошедшим векам, мы можем просто вглядываться в их жизнь и от них учиться, как живут люди, которые верят в то, что проповедуют... Возблагодарим Бога за то, что в течение всех столетий Русская Церковь приносила Богу как бы дар святых, которые являлись славой нашей земли, а в наше время принесла несметное количество исповедников и мучеников! Возрадуемся об этом и вступим в их путь жизни, с тем, чтобы наша земля вся воссияла светом Христовым.

Аминь.


 

ПОКРОВ БОЖИЕЙ МАТЕРИ

Слово, сказанное на всенощной 13 октября 1989 г. в храме Болгарского подворья в Москве

 

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Второй раз мне дано служить в этом храме; и с обновленной радостью пришел я к вам сегодня,— не только с моей радостью о том, что мы с вами предстоим перед Богом вместе, как одно тело, одна душа, забывая все, что нас разделяет, хотя бы на то короткое время, когда Христос посреди нас, когда мы все взираем только к Богу и когда наше сердце открывается под действием Его благодати; но сегодня еще две радости могут наполнить наши сердца.

Первая — это самый праздник Покрова Пресвятой Богородицы, в канун которого мы вступили. Рассказ о Покрове — один из самых дивных рассказов — раскрывает перед нами чуткость русской души изначально. Рассказ идет о том, что славяне, наши предки, хотели взять Царьград, Константинополь поздних дней, и что Божия Матерь простерла Свой покров над городом христианским, над городом, который служил и поклонялся воплощенному Богу, Сыну Ея, и буря разнесла русские ладьи. Греки надолго забыли об этом празднике, но русские никогда этого не забыли. Их не ранило то, что они явились предметом как бы гнева Божией Матери; они изумились перед той любовью, перед той защитой, которую Божия Матерь простерла над теми, кто любил Сына Ее Единородного. И мы сегодня, как наши предки, после многих столетий радуемся этому празднику, потому что в этот день Божия Матерь простерла Свой покров не только на град Константинопольский, но над всеми христианами, которые нуждаются в милости Божией и в защите.

И если подумать о Божией Матери, о том, что Она — хрупкая девушка: Она не силой защищала Свой народ, Она защитила Свой народ, город Свой — молитвой Своей, предстоянием, мольбой перед Богом: пожалей, потому что Мое материнское сердце не может вынести мысли о том, что те, которые Тебе предали свою жизнь, могли бы быть Тобой оставлены...

Любовь бесконечно хрупка, любовь бесконечно как будто немощна, а вместе с этим нет ничего крепче и сильнее любви. Ветхий Завет нам говорит о том, что любовь, как смерть, крепка. Она может устоять перед лицом смерти. Могут умереть самые близкие, дорогие нам люди, а любовь наша к ним только разгорается больше, делается глубже, делается чище, и делается теперь не только временным переживанием, но вечным чувством единства в Боге. Вот такою любовью любит нас Божия Матерь.

И Россия с ранних лет была посвящена Божией Матери, Пресвятой Богородице. Киев уже имел храм Ея имени. И Божия Матерь является как бы покровительницей Руси, не только христиан в ней, но всех тех, ради которых на землю пришел Ее Сын, Божий Сын, ради которых Он жил, учил и ради которых Он УМЕР, чтобы они могли поверить в Его любовь, ради которых Он умер, чтобы иметь право, когда Его распинали на кресте, молиться Богу и Отцу, говоря: Отче, прости им, они не знают, что творят... И это слово Он оставил нам как завет, как завещание.

Каждый раз, когда мы являемся жертвой чего бы то ни было — домашней ли распри или государственной борьбы, войны или жестокости — мы должны научиться не словами только, а всей душой, всем телом нашим, если нужно, сказать: "Прости им, Отче, они не знают, что творят; я не стану на Страшном суде перед Тобой обвинителем этих заблудших людей, я стану перед Тобой, говоря: прости, прости, они же были безумны, они были слепы!" Вот чему нас учит Матерь Божия, чему нас учит наша вера христианская.

И другой повод к ликованию у нас сегодня — это причисление к лику святых двух патриархов Российских, двух патриархов Московских: первого патриарха земли Русской Иова и первого патриарха, вступившего на престол древних святителей после более чем двухсотлетнего перерыва, Тихона. Патриарх Тихон — наш современник. Как редко бывает, что мы можем причислить к лику святых человека, которого еще некоторые — может, и многие — помнят. Я помню, как в церквах мы молились о патриархе Тихоне, как мы плакали о его смерти, как мы с надеждой возносили наши молитвы о местоблюстителе Петре. Для нас за рубежом патриарх Тихон был связующим звеном с потерянной родиной на необретенной чужой земле. Вся крещеная Русь молилась за него как за своего Первосвятителя, потому что он предстоял Богу, моля, моля, умоляя Его о помиловании Русской земли, растерзанной и войной, и междоусобицей, и ненавистью. И мы, вдали, как бы брошенные за пределы нашей Родины, которая была единственной нашей земной любовью, знали, что через него, в нем мы — одно с Русской землей, с нашей Родиной потерянной.

Он человек старых времен, и он вошел в новое время; мгновенно, в течение самого короткого времени ему пришлось вглядеться в совершающееся, и из глубин мудрости, которую ему давал Господь, он вглядывался в события и в небывалые новые обстоятельства, искал путей Божиих; и он их обрел, и он вывел Церковь на правильный, верный путь и исповедничества и верности своему народу и своей земле. Как это дивно! Какой это подвиг человеческой души — суметь оторваться от всего того, что было его прошлое, и войти, уже зрелым, стареющим человеком, в новую жизнь, такую страшную, жизнь разделенности, крови, страха, боли. Какая для нас радость думать, что он молится о нас!.. Но не потому молится он о нас, что мы его причислили к лику святых: он молился о нас с первого дня своего патриаршества, он молился о нас в течение всей своей жизни, он молился о нас из глубины своего страдания, печальника на земле Русской, предстоятеля перед Богом; и он, с тех пор как оставил землю и предстал перед Богом, молится о нас.

Но не наше избрание его сделало святым: дивно сейчас то, что настало время, когда земля Русская в целом, Церковь Русская может открыто, ликующе, торжествующе провозгласить святым одного из новомучеников российских, за кем последовали миллионы людей, окончивших свою жизнь мученической смертью за свою веру, за любовь к Богу и за неколеблющуюся любовь к людям. В его лице мы узнали и провозгласили славу всех тех, которые за последние семьдесят с лишним лет умирали, говоря: Прости им, Отче, они не знают, что творят!.. И мы теперь познали это, поняли глубину этого, одновременно и трагичность, и славу этого, и теперь мы можем не только надеяться,— нет: не только быть уверенными в сердцах наших в том, что он молится о нас,— мы это знаем, Церковь провозгласила это знание наше, эту уверенность нашу. И мы будем молиться теперь не только Святителям, которых мы поминали раньше, но прибавим к ним Иова, первого нашего патриарха, и первого патриарха нового и страшного и дивного времени — патриарха Тихона. Он стоит у грани двух миров, он как бы вратарь, который отверз трагедию российскую благодати Божией. Слава ему, благодарение ему; слава Богу и слава Матери Божией. Аминь!

 

Приветствие настоятеля, архимандрита Гавриила:

Ваше Высокопреосвященство, дорогой Владыко Антоний! Мы все (я уверен, что могу сказать от имени всех) очень Вам благодарны, что Вы сегодня с такой радостью и любовью согласились после стольких утомительных дней прийти к нам, и не просто прийти, а всю службу всей душой помолиться, положить молитвенный труд о всех нас, своей любовью согреть наше сердце и показать нам, что то, что написано в Евангелии, можно выполнить, что можно действительно быть живым храмом Бога. Мы Вам, Ваше Высокопреосвященство, очень благодарны, что Вы освятили нас Вашим присутствием. Просим у Вас навсегда святых молитв; и Вы будете для нас всегда примером истинного монашества, истинного христианства и истинного самоотвержения в служении людям и Богу.

 

Митрополит Антоний:

Храни вас Бог! Радуйтесь! Из радости и из благодарности можно строить жизнь. Учитесь благодарить за все и радоваться, что нам дано быть Христовыми и тоже нести, хоть краешком плеча, крест Спасителя.


 

ПРОСТИ ИМ, ОТЧЕ!..

Слово, произнесенное после литургии в праздник Покрова Пресвятой Богородицы 14 октября 1989 г. в храме святителя Николая, что в Хамовниках (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

С самого начала христианства на Руси Божия Матерь считалась Покровительницей Земли нашей. Под Ее покровом, силой Ее молитвы росла вера православная на нашей земле. И минутами многие спрашивают, задают вопрос себе и другим: каким же образом, когда земля Русская, Церковь наша родная изначально были под защитой Пречистой Девы Богородицы — каким образом могла наша Русская история и судьба нашей Церкви порой быть такой страшной и такой трагичной? Сколько боли, сколько страха прошло через русскую историю, и не только в ее светском образе, но и в самой Церкви. Мученики восставали из столетия в столетие, свидетели Христовы погибали. Как же это можно совместить с нашим убеждением, что над Церковью нашей, над родиной нашей — Покров Пречистой Девы Богородицы?

Мне думается, что это можно понять, если только вспомнить, как Она стояла у креста Сына Своего единородного и ни словом не обмолвилась, ни криком, ни слезой не умолила, чтобы Его не распинали, потому что Она знала, что Сын Божий, ставший сыном человеческим через Нее, пришел для того, чтобы жить, учить, жизнь Свою отдать и умереть на кресте для спасения человеческого рода. И мы, христиане, не только люди, которые веруем во Христа, мы, христиане, Его ученики от Него получили в наследие заповедь любить друг друга так, как Он нас возлюбил, иметь такую любовь, которой земля не знает: Никто большей любви не имеет, как тот, кто жизнь свою положит за друзей своих...

Мы причащаемся Святых Тайн. Что же это значит? Это значит, что чудом святого приобщения жизнь Христова, человеческая природа Христова делается нашей жизнью и нашей природой, и что хотя бы в зачаточном виде наше присутствие на земле есть икона и реальность Христова присутствия в трагическом, многострадальном нашем мире. Каждый из нас в меру своей отдачи Богу, в меру того, верит ли он или не верит во Христа — не словом, не чувством только, но всей жизнью своей, каждый из нас призван пройти путь Христов. А путь Христов мы знаем. Когда Иаков и Иоанн, два из Его учеников, подошли к Нему, прося, чтобы, когда Он победителем придет, они могли сесть по правую и левую руку Его престола, Он им ответил: Можете ли вы, готовы ли вы пить чашу, которую Я пью? — то есть разделить ту судьбу, которую Я взял на Себя по любви к вам, к человеческому роду. Готовы ли вы погрузиться в тот ужас, который будет ужасом Моей судьбы: предательство, поцелуй Иуды, бегство апостолов, одиночество, беззаконный суд, лжесвидетельство и, наконец, осуждение на смерть, и путь на Голгофу под тяжестью креста, на котором Мне надлежит быть распяту и умереть?

И когда Его пригвождали ко кресту, когда этот крест ставили так, чтобы Христос мог умереть на глазах у всех медленной смертью, под насмешками Его осудителей и мучителей, каковы были Его слова? — Прости им, Отче, они не знают, что творят... И Божия Матерь стояла, и ни словом не стала умолять, чтобы пожалели Ее Сына, ни словом Она не обратилась к Нему, с тем чтобы Он Божественной властью и силой Своей сошел со креста, потому что Она знала, что для того-то Он и пришел в мир.

Я когда-то спрашивал Святейшего, приснопамятного, дорогого всем нам патриарха Алексия, как бы он определил Церковь, и он мне сказал: Церковь — это тело Христово, распинаемое ради спасения своих мучителей... Только тогда, когда мы являемся жертвой, получаем мы ту власть, которую Христос имел, сказать: Прости им, Отче! — потому что принимая страдания без протеста, безмолвно отдавая себя (Христос сказал: Никто не отнимает у Меня жизни, Я отдаю ее свободно), когда мы тоже отдаем себя на поругание, на насмешки, а порой и на худшее, мы получаем власть прощать.

Близкий мне человек, друг мой, старше меня лет на двадцать с лишним, был взят в концентрационный лагерь во время немецкой оккупации. Когда он вернулся, я его спросил, встретив на улице: что вы принесли с собой из лагеря?.. И он ответил: неумолкающую тревогу... Я на него посмотрел и сказал: неужели вы там потеряли веру? — Нет,— сказал он, — но пока я был в лагере, пока я был в страдании, под опасностью смерти, когда меня мучили, терзали и голодом и побоями, я в любую минуту мог сказать: "Отче, прости им, они не знают, что творят!" — и я знал, что Господь не может не услышать мои молитвы, потому что я своей кровью Ему свидетельствовал о том, что я всерьез эти слова произношу, из глубины страдания взываю о прощении моих мучителей. А теперь я на свободе, а те, которые нас так мучили, так терзали, так зверски с нами поступали, может, не покаялись, не поняли, что они делали. Но когда я кричу к Богу, вопию к Нему, плачу перед Ним о том, чтобы Он их как-нибудь спас, не может ли Господь мне сказать: легко теперь о них молиться: ты не страдаешь; чем ты докажешь Мне свою искренность в молитве?.. Вот отношение простого русского христианина. И к этому все мы призваны, потому что мы крещением облекаемся во Христа, потому что мы миропомазанием получаем Духа Святого, потому что мы, причащаясь, становимся одним телом, одной жизнью со Христом Спасителем, Сыном Человеческим, во всем подобным нам, кроме греха, но и Сыном Божиим. Таинствами начинается в нас тот процесс, который должен нас приобщить Божественной жизни в конце времен.

И вот когда мы думаем о Покрове Божией Матери над Русской землей, разве мы не можем понять, что Она — да, вместе с нами стояла у престола Божия, что Она слезно молила Его о том, чтобы милость сошла на нас, чтобы крепость нам была дана, но не о том, чтобы мы были лишены чудесного дара жить и умирать во спасение тех, которым нужно наше прощение и нужно свидетельство о том, что значит быть человеком, в котором живет Божественная любовь.

Но вы скажете: как это сделать? где найти силы?.. Апостол Павел видя, чтo ему надлежит совершить на земле, обратился к Богу с мольбой о силе, и Христос ему ответил: Довольно тебе Моей благодати, сила Моя в немощи твоей проявляется... В какой немощи? Конечно, не в страшливости, не в трусости, не в лени, не в унынии, а в той немощи, которую мы можем явить, когда мы отдаем себя беззащитно, как ребенок отдает себя в объятия матери, не защищаясь, просто зная, что он безопасен в ее объятиях. Вот как мы должны отдать себя Богу, и тогда сила Божия в нас совершится, не мудростью наших слов, не силой наших действий, а открытостью нашей благодати Божией, которая будет изливаться через нас на все и на всех вокруг нас.

Мы имеем сегодня еще другую радость: мы впервые можем молиться Святейшему Патриарху Тихону. Он для нас — образ многострадальной, распятой Руси. Он, человек старого времени, вошел в новое время, неведомое ему до того, и вгляделся в пути Божии; и эти пути он сумел прозреть, и смысл их для себя и для других раскрыть, и он поставил Церковь в должное положение по отношению к земным властям и к Богу. Он для нас — образ всех новомучеников, которых мы вспоминаем, всех подвижников веры, мужчин и женщин, детей и стариков, которые свою жизнь отдали, которые жизнью и смертью поплатились за то, что они захотели до конца остаться Христовыми. Он как бы ключ, он — средоточие всего этого подвига. Он в свое время соединял невидимо, через непроходимые границы, тех, которые остались на многострадальной, измученной нашей родной земле, и тех, которые, подобно моим родителям и мне, оказались на чужбине, лишенные родины и лишенные такой земли, в которой они могли бы стать своими. Он нас соединял, он был тем, который за нас всех молился и за которого мы и тут, и там могли молиться одним сердцем. Какое чудо! Конечно, он молился за нас, за Русскую землю и когда был на земле живым, и когда предстал перед престолом Божиим. Признание его святости говорит в первую очередь не о его святости, а о том, что теперь мы можем ее провозгласить, о том, что теперь мы ее понимаем, как, может быть, не понимали раньше, и благодарим Бога за то, что, подобно ему, следуя его учению, его образу, миллионы людей на родной земле жили и умирали по вере своей. Слава Богу!.. И поэтому когда нам придет время скорби, большой или малой, будем помнить, что скорбь наша — это скорбь Христова, что несем мы эту скорбь, потому что мы Христовы, потому что мы — тело Христово на земле, продолжение Его телесного присутствия, Его распятого тела. Аминь!

Приветствие о. настоятеля, протоиерея Димитрия Акинфиева:

Дорогой Владыко наш! Все мы Вам сердечно благодарны за все, что Вы сделали для нас сейчас, в этот день. Русская Церковь празднует свой юбилей. И если, мне кажется, завершением празднеств, венцом их было богослужение в Успенском соборе Кремля вчера, то для нашего прихода, для нашего храма, для нашего верующего народа таким увенчанием этого празднества является сегодняшний день, который Вы возглавили своим служением. Примите нашу сердечную благодарность за Вашу любовь, за Ваше назидание, исполненное пастырской любви, богословской осмысленности и проникнутое житейским опытом, за все Ваше отношение к нам, верующим людям, простым, с любовью и простотой и добрым сердцем. Дай Вам Бог доброго здоровья на многие, многие еще годы, и чтобы мы все радовались Вашим присутствием, Вашим служением.

Митрополит Антоний:

Лет тридцать тому назад я впервые посетил ваш храм, и тогда я вам привез привет от стареющего поколения, от тех, которые покинули русскую землю, разрываясь душой, и которые постепенно склонялись к чужой земле, в которой им положено было почить. Но тогда я говорил вам — или тем, которые еще тут были — что растет новая нива, что, падши в землю, зерно дает плод. И вот сегодня со мной мой дьякон, отец Петр, с женой. Я с ним познакомился, когда он был маленьким мальчиком, а теперь он протодьякон в нашей церкви. Я его попросил сказать вам несколько слов от имени того поколения, которое родилось от жизни, от верности, от любви к Церкви и к Родине его прародителей и родителей.

Дьякон Петр Скорер:

Ваше Высокопреосвященство! Отец Димитрий, братия и сестры, и особенно — все молодые и все дети! Сегодня, побывав и послужив с вами в вашем замечательном храме, меня больше всего тронуло то, что так много было не только причащающихся вообще, но особенно огромное количество детей. И вот когда я сейчас смотрю на ваши лица, я вижу, что в наших церквах здесь, в России, не то, что нам говорили раньше, что только старики сохранили старую православную веру, а теперь я вижу среди вас так много молодых, так много людей, которые сейчас нашли в Церкви, в вере, свою действительную надежду, опору, нашли истину. Я тоже смотрю на вас, и, знаете, вся наша Сурожская епархия могла бы собраться вот в такой храм, потому что нас немного; мы епархия небольшая. Приход, где я служу, совсем маленький, всего пятьдесят-шестьдесят человек; но побывав здесь и побывав на разных праздничных актах, молебнах, молебствиях, присутствовав на канонизации новых святых и отслужив первую за семьдесят с лишним лет службу в Успенском соборе в Кремле, я чувствую себя немножко, как, может быть, посланцы великого князя Владимира, когда они поехали в Константинополь и там нашли истинную веру и вернулись в свою страну. Так и я, мы вернемся в свою страну и будем там говорить, как всегда мы говорим, что в России Церковь не уменьшается, что Церковь растет, Церковь растет во славе, Церковь растет молодыми силами, и что эти молодые силы у вас не иссякнут. Дай вам Бог спасения, здравия, и всего, всего вам доброго!


 

ВСЕ ЕВАНГЕЛИЕ ГОВОРИТ ТОЛЬКО О ЛЮБВИ

Слово, произнесенное в воскресенье 15 октября 1989 г. в храме святителя Николая, что в Хамовниках (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Все Евангелие, а не только сегодняшнее чтение, говорит нам о любви и ни о чем другом; потому что в сердцевине Евангелия лежит один исторический факт, то есть факт реальный, что в какой-то определенный день нашей человеческой истории Бог, по любви к нам, стал человеком.

В одной древней книге описывается Предвечный Совет, когда во Святой Троице обсуждался вопрос о сотворении мира. И речь идет приблизительно так. И сказал Отец: "Сыне, сотворим мир". — И Сын ответил: "Да будет так, Отче". — И Отец продолжал: "Да, но этот мир изменит Нам и своему призванию, и Тебе придется стать человеком и умереть за него"... И Сын ответил: "Да будет так, Отче!". И Бог сотворил мир.

В основе нашего мира лежит Божия любовь, любовь отдающаяся, любовь Божия, которая себя без остатка отдает человеку. И призыв всего Евангелия к нам именно о любви: так, как Я вас возлюбил, и вы любите друг друга... Мы часто думаем, что достаточно, для того чтобы быть православным, исповедовать православную веру, без сомнения провозглашать Символ веры, без колебания произносить слова молитвы "Отче наш", с умилением слушать заповеди блаженства. И действительно, без этого никто православен не бывает до конца. Но этого недостаточно, потому что апостол говорит: Покажи мне веру твою без дел твоих, а я тебе покажу мою веру из дел моих... Если мы только на словах являемся учениками Христа, то мы не Христовы, то мы только повторяем исповедание, за которое свою жизнь отдавали другие. И это нам очень важно помнить, потому что можно быть верными Христу, только если сохранить Его заповеди.

И эта заповедь о любви охватывает все в нашей жизни, — не только наше отношение к Богу, но отношение наше друг ко другу. Христос нам говорит, что есть две заповеди, которые равны по важности: чтобы мы любили Бога всем сердцем, всем умом, всей крепостью своей, но чтобы мы любили и ближнего своего, как самого себя. Что же это значит? Это значит, что все, чего мы для себя желаем, мы должны быть готовы не только желать для ближнего, но давать ближнему. Мы сейчас живем в очень трагичном и страшном мире, и вокруг нас в каждой стране есть люди нуждающиеся и в душевном утешении, и в подкреплении, и в материальной помощи, и во вразумлении, и в просвещении разума. Мы должны быть готовы каждому дать то, что ему нужно, с такой же готовностью, с какой мы от других принимаем эти и многие, многие другие дары, когда мы сами в нужде. Давать более отрадно, чем получать, — говорит апостол Павел. Мы должны себе поставить вопрос: на самом ли деле это так для нас? Разве мы так же любим давать, как получать? Разве не отраднее получать, чем давать?.. И как грустно, что мы должны бы почти все ответить: да, я предпочитаю, чтобы мне давали, чтобы обо мне заботились, мне труднее давать, мне труднее отказываться от того, что у меня есть, для того чтобы у другого было то, что ему нужно... А вместе с тем это Евангельская заповедь. Никто не может назвать себя христианином, кто этого не исполняет.

Мы поем Символ веры. О чем мы поем? О Боге, Который есть Любовь. Он Творец. Почему Он нас сотворил? Он нас сотворил по любви, чтобы нам дать бытие, которое Ему принадлежит, чтобы с нами поделиться всем тем, что у Него есть, чтобы нас приобщить даже Своему Божеству, по слову апостола Петра, который нам говорит, что мы призваны быть причастниками Божественной природы. Мы поем о Христе, о Сыне Божием, Который стал сыном человеческим для того, чтобы с нами разделить всю человеческую судьбу, всю скорбь, всю тесноту, все страдание, больше того — даже смерть, и страшнее того — то условие, которое нас убивает: потерю нашего единства с Богом. Когда Он на кресте воскликнул: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил? — Он в Своем человечестве почувствовал вдруг то, что все мы чувствуем: одиночество. Вдруг Он почувствовал, что Он не общается, не един с Богом, и от этого Он умер нашей смертью. Разве это не любовь? И когда мы исповедуем такого Бога, разве можно Его исповедовать, не приобщаясь — но приобщаясь активно, не сентиментально — той любви, которую Он нам явил? И когда мы говорим "Отче наш" — задумывались ли мы когда-нибудь над тем, кто это "наш"? Мы всегда думаем: "Отче наш" — это наш Отец: мой, твой, наш, всех тех, которые собрались в Церкви. Но Христос эти слова сказал Своим ученикам. Это значит, что когда Он говорил "Отче наш", Он ученикам Своим говорил, чтобы они называли Отцом — Его Отца; Он Своих учеников дальше, позже, перед смертью назвал Своими братьями... Какую ответственность это накладывает на нас! Отче наш, Отец Господа Иисуса Христа — и мой Отец, и твой Отец, и наш Отец... А мы что — похожи на нашего Отца? похожи на нашего Брата Иисуса Христа, Брата по человечеству?.. Это суд над нами. И когда мы читаем дальше: Остави нам долги наши, как мы оставляем другим их долги, прощаем их согрешения, — разве мы себя не осуждаем?.. Конечно, в это мгновение, потому что у нас стало тепло на душе, потому что нам хорошо в церкви, потому что мы молились, нам кажется, что мы всем прощаем; а случись нам выйти из церкви и встретить кого-нибудь, кто нас обидел, обездолил,— разве мы чувствуем, что это дело прошлого и что ничего нет между нами и им или ею? Конечно, возрождается в нас старая злоба, старая горечь...

Что же значат эти слова: Остави нам долги паши, якоже и мы оставляем должником нашим? Я этот вопрос поставил своему духовнику раз, когда был подростком. Я тогда имел злобу против одного своего товарища. Он мне ответил: будь правдив; когда дойдешь до этого места, скажи: откажи мне в прощении, Господи, так же как я отказываю в прощении этому моему приятелю... Я ужаснулся. И он мне сказал: другого выхода нет,— или научись прощать, или всерьез прими, что ты требуешь от Бога, просишь у Бога себе отвержения... Подумайте над этим; оно так и есть. Если мы не прощаем друг друга — и нам прощения нет. Суд без милости тому, кто не оказывает милости. Вот страшная мера любви. Вот страшная сторона заповеди любви. Все другие заповеди в каком-то смысле просты: сделай одно, сделай другое... Сделать можно; а вот стоять перед судом любви и знать, что я не умею любить...

Что же тогда сделать? Только одно: отказываться от всякого себялюбия, отрываться от себя, отрывать взор от себя, отрывать внимание от себя, вглядываться в другого человека и ставить перед собой вопрос о его нужде; и знать или, может быть, когда-то понять, что я послан в мир для того, чтобы, по поручению Христову, служить вот этим людям, которые мне так противны, отвратительны или страшны; потому что если ученик Христов к ним не придет с миром, кто же придет? если милость не придет из Церкви и от верующих, откуда научиться " внешним" милости, любви, жалости? И это относится ко всему. Апостол Павел говорил еще давно, в первом поколении учеников Христовых: Имя Христово хулится ради нас — то есть его современников... Разве имя Христово не хулится ради нас? Разве, глядя на нас, кто-нибудь может увидеть Христа? Если Христос сейчас ходил бы по стогнам российским, по улицам московским, разве не останавливались бы все в изумлении, смотрели бы и видели Человека, какого раньше никогда не видели? Русский поэт говорит: "В Его смиренном выраженье восторга нет, ни вдохновенья, но мысль глубокая легла на очерк дивного чела... " Про кого из нас можно сказать, что, встретив нас, человек остановится и скажет: такого человека я не видал; что же в нем такое, чего во мне нет, ни в ком вокруг меня нет? Мне надо подойти к нему и его спросить: кто ты?... Ответ был бы прост: я — гражданин Царства Небесного, проще: я верующий христианин; а проще всего: я просто человек, ученик Христов... И этого, даже этого мы большей частью не вправе сказать.

Так вот давайте читать Евангелие с тем, чтобы от Евангелия научиться, каким образом можно стать настоящим человеком. А для этого путь очень прост. Возьмите Евангелие, читайте его просто, с открытым умом и душой, и отмечайте всякое слово Христово, всякое действие Христово, всякую притчу, от которой у вас загорится сердце, вдруг просветлеет ум, дрогнет душа, и знайте, что в этот момент вы и Господь Бог друг на друга похожи, что вы Его понимаете, и Он вас понимает, что вы коснулись какой-то точки в себе, где образ Божий еще жив. И отметьте себе это, и живите всегда согласно этому видению себя; и тогда вы откроете в себе то, что Христово и Божие, и одновременно вы о Боге узнаете то, что вам нужно знать, что вам родное, простое, к вам лично относится. И начиная с этого, вы можете вырасти в полную меру роста Христова, как говорит апостол Павел.

Дай нам Господь мужество, храбрость и радость так приобщиться ко Христу, чтобы в Нем видеть Брата, Спасителя, и чтобы нам Он был и Путь, и Истина, и Жизнь, и та Дверь, которая раскрывается на вечность и нас делает детьми Отца Небесного.

Аминь!

Настоятель, протоиерей Димитрий Акинфиев:

Ваше Высокопреосвященство, дорогой Владыко наш Антоний! Еще раз имею счастливую возможность выразить Вам слова благодарности за то, что Вы и сегодняшний день удостоили нас благодатного с Вами молитвенного общения, и еще раз мы слышали из Ваших уст слово назидания в христианской жизни.

Я когда-то, поражаясь красноречию Святителей наших, думал: откуда сие? то ли от начитанности, то ли от образованности... Вероятно, от того и другого, и от жизненного опыта. Но вот как-то мне пришлось особенно прослушать и прочитать тропарь святителю Григорию Богослову, и там такие слова: "Пастырская свирель богословия твоего риторов победи трубы..." — почему так? — "Якожебо глубины Духа изыскавшу, и добрo ты вещания приложишася тебе"... Вот именно эти глубины Духа, когда человек их находит и их достигает, дают ему говорить от Духа Божия глубокие, проникновенные, исполненные любви к людям слова поучения. Глубины Духа изыскать как можно? — если только не молитвенным подвигом, о чем и Вы говорили и учили нас, изъясняя Молитву Господню, молитву Иисусову. И вот когда мне сегодня во второй раз пришлось с Вами служить Священную Литургию, я наблюдал Ваше молитвенное настроение, я понял, что именно этим путем только можно прийти к тому, чтобы изыскать глубины Духа; и тогда Господь даст дар вещать глаголы сокровенные, глаголы жизни вечной.

Примите, дорогой Владыко, нашу сердечную благодарность за Ваше служение и за Ваше научение не только словами, но делом своим. Низкий Вам поклон и многая лета!


 

СЛОВО НАКАНУНЕ ИНТРОНИЗАЦИИ ПАТРИАРХА АЛЕКСИЯ II,

произнесенное за всенощной в субботу 9 июня 1990 г. в храме святого мученика Иоанна воина (Москва)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сначала хочу выразить вам свою большую, глубокую радость о том, что после чуть ли не тридцати лет мне посчастливилось вновь послужить в вашем храме и помолиться с вами. Благослови вас Господь за то, что пришли молиться в день всех святых и в такой знаменательный день для нас, когда готовится интронизация Патриарха Московского и всея Руси.

И вот об этом я хочу сказать нечто, потому что патриарх, епископ, священник нуждается во всей любви, во всей поддержке, какую только может дать ему народ, который вокруг него, ибо крест пастырства может быть так тяжек, как был крест Христов, когда Он его нес на Голгофу, и может кончиться так же, как жизнь Спасителя, распятием. Когда Владыка Алексий дал свое согласие на то, чтобы стать Патриархом, когда он принял волю всего епископата и русского народа, выраженную представителями всех епархий, монастырей, школ, различных заведений, он вступил на этот тернистый, крестный дуть. До того он шел путем всякого христианина, который сознательно выбирает следование Христу. Кто хочет по Мне идти, да отвержется себя, да возьмет крест свой и да грядет по Мне, — говорит Господь. "Отвергнуться себя" значит забыть про себя, уж не оглядываться на себя никогда, а только глядеть на путь Господень и выйти на служение тем, за которых Бог стал человеком, за которых Он жил и умер. Но когда он будет завтра настолован, станет действительно таинственно Патриархом Московским и всея Руси, человеческая его жизнь придет к концу, начнется житие. Его судьба будет перекликаться с судьбой Спасителя — в меру его сил, в меру его веры и в меру ваших молитв и поддержки.

Каждый из нас, вступающий на путь епископства, встает перед лицом того разговора, который Спаситель Христос имел со Своими учениками, когда возвращался в Иерусалим на смерть. К Нему подошли Иаков и Иоанн, прося Его о том, чтобы им было дано в Царстве Божием сесть по правую и левую Его руку. И Христос им сказал: Готовы ли вы пить Мою чашу? — то есть разделить Мою судьбу до конца? Готовы ли вы креститься тем крещением, которым Я буду креститься? — что значит: готовы ли вы погрузиться в тот ужас, в который Я буду погружен ради спасения всех?.. Эти слова каждый священник, каждый епископ, и особенно печальник о земле Русской и о Церкви Христовой, каким является Патриарх, слышит в своей душе, и на этот зов он должен сказать: "Аминь! Приемлю, ничем не сопротивляюсь, буду пить чашу Христову, разделю с Ним страшную и славную Его судьбу". И с каким трепетом Владыка Алексий принимал и свое избрание, и свое собственное согласие, изъявление своего согласия, — с трепетом и, может быть, со священным ужасом. Да, теперь начинается новое, когда от него не должно остаться ничего, кроме того, что Христово.

Всякий из нас, принимая крещение, погружаясь с головой в воды купели, как бы умирает, умирает ко всему, что недостойно величия человеческого призвания, что недостойно Бога, ставшего человеком. Каждый из нас призван, по слову апостола Павла, носить в плоти своей мертвость Господа Иисуса Христа, и выходя из купели, возвращаясь в воздух, человек может вздохнуть — и оживает. Образно это значит — ожить вечной жизнью, облечься в жизнь вечную, стать единым со Христом и в Его крестном пути и в Его победе над грехом, над злом, над рознью между человеком и Богом, над смертью. Как может человек согласиться взять на себя такой крест, вступить на такой путь? Где найти силы? Апостол Павел, который был так велик, в котором была такая неизмеримая человеческая сила, стоял перед своим апостольским призванием и отдавал себе отчет, что он не может выполнить своего призвания, что у него никаких сил не может хватить; и он воззвал к Господу, прося о силе, и Спаситель ему ответил: Довольно тебе Моей благодати, сила Моя в немощи совершается. Не в той немощи, которая выражается нерешительностью, ленью, трусостью и которая может вылиться в измену,— нет, другую немощь упоминает Господь: это та хрупкость, которая позволяет человеку быть прозрачным, та гибкость, которая позволяет Богу действовать через человека. Вот о чем мы должны молить: чтобы была дана Владыке Алексию, избранному нашему Патриарху, та открытость, которая позволит Богу действовать в нем свободно, беспрепятственно, чтобы ничто человеческое не могло помешать Богу творить Свое дело в нем и через него. И апостол Павел, когда понял, о чем говорит Спаситель, воскликнул: Итак, я буду хвалиться — то есть радоваться — только на свою немощь, так чтобы все было сила Господня. И опять скажу: будем молиться о том, чтобы так оно и было. Христос сказал: Без Меня не можете творить ничего. Пусть будет так.

Но апостол Павел, испытав, чтo может совершиться человеком силой Божией в нем, когда он всецело открыт Богу, когда он действительно делается как бы сосудом, содержащим Святого Духа, когда он телом и душой делается частью тела Христова,— апостол Павел в конце своей жизни сказал нечто такое потрясающее: Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе, — мне все возможно силой Господа Иисуса Христа, которая меня поддерживает... Как мы должны молиться о том, кого мы поставили между молотом и наковальней! Как должны мы молиться о том, кого мы выбрали печальником земли Русской, кому мы поручили стоять перед Богом за весь русский народ, верующих и неверующих, за Церковь Христову в целом, за всякого человека, и молиться и за весь мир, чтобы весь мир стал местом пребывания Господня, чтобы тот град человеческий, который верующие и неверующие вместе созидают, вырос бы в ту меру, которую мы называем градом Божиим, то есть чтобы человеческий град стал так глубок, так широк, так свят, чтобы первым его гражданином мог быть Господь наш Иисус Христос.

Мы возложили на Владыку Алексия крест, мы ему поручили не только быть нам примером, не только словом нас вдохновлять, но тяготы наши носить, взять на свои плечи все страдание, все колебания, всю боль нашей земли. Как должны мы о нем молиться!.. И вот я прошу, я молю вас — не только сегодня, когда я сказал об этом, но изо дня в день молиться о нем, даже если вы не будете видеть его подвига. И конечно, вы ничего не увидите из его подвига, как никто не видел, каков был подвиг Христов, до момента, когда Его пригвоздили ко кресту и когда Он сказал: Прости им, Отче, они не знают, что творят. Мы не будем знать, какова в нем борьба, какой крест, какая тяжесть; мы должны молитвой всецерковной, любовью, заботой его оградить, его поддержать, с ним быть, и идти тем же самым путем, которым он сейчас направляется — может, на Голгофу, а может — во славу Божию.

Аминь!


 

Приложение

"ЖИЗНЬ ДЛЯ МЕНЯ — ХРИСТОС... ".
Слово при получении диплома доктора богословия
honoris causa Московской Духовной Академии 3 февраля 1983 г.

Много лет тому назад Эдинбургский Богословский факультет выдавал диплом "гонорис кауза" одному из самых маститых архиереев Русской Церкви, митрополиту Евлогию Георгиевскому; и в ответной своей речи он сказал слова, которые мне хочется повторить сейчас от себя: Вы даете мне докторскую степень "гонорис кауза", я ее принимаю "аморис кауза" — и как честь, и как радость о той любви, которая соединяет всех членов Русской Церкви, которая делает едиными нас, находящихся за пределами Советского Союза, с родной Церковью на родной земле.

Я не скрою, что получение этой степени для меня — большая радость. Радость не о том, что я могу превозноситься над кем бы то ни было, потому что я слишком достоверно знаю, что я не школьный богослов, не получил должного богословского образования; но этот диплом будет свидетельствовать перед западными церквами о том, что мое слово — слово православное, не личное, а всецерковное.

С десяток лет тому назад пресвитерианский Богословский университет в Абердине присудил мне подобную степень "за проповедь слова Божия и за оживление духовной жизни в Великобритании". И меня радует, что теперь я могу сказать, что и Русская Церковь признает мое слово за слово правды и истины церковной. Я прошу вас передать мою глубокую благодарность и Святейшему Патриарху, и членам Ученого совета, и всем тем, кому Бог положил на сердце меня окружить такой любовью и подарить мне такое доверие.

Еще с очень ранних лет, как только я, четырнадцатилетним мальчиком, прочел Евангелие, я почувствовал, что никакой иной задачи не может быть в жизни, кроме как поделиться с другими той преображающей жизнь радостью, которая открылась мне в познании Бога и Христа; и тогда, еще подростком, вовремя и не вовремя, на школьной скамье, в метро, в детских лагерях я стал говорить о Христе, Каким Он мне открылся: как жизнь, как радость, как смысл, как нечто настолько новое, что оно обновляло все; и если не было бы недопустимым применять к себе слова Священного Писания, я мог бы сказать вместе с апостолом Павлом: Горе мне, если я не благовествую... Горе, потому что не делиться этим чудом было бы преступлением перед Богом, это чудо сотворившим, и перед людьми, которые по всему лицу земли сейчас жаждут, жаждут живого слова о Боге, о человеке, о жизни: не о той жизни, которой мы живем изо дня в день, порой такой тусклой, порой такой страшной, порой и такой ласковой, но земной, а слова о жизни преизбыточествующей, о жизни вечной, бьющей ключом в наших душах, в сердцах, озаряющей наши умы, делающей нас не только проповедниками, но и свидетелями Царства Божия, пришедшего в силе, проникающего в нашу душу, пронизывающего нашу жизнь.

Но и при этом, кто из нас, пастырей, или студентов, готовящихся стать священниками, может забыть слово Христа: От слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься...? Когда, по благословению митрополита Виленского и Литовского Елевферия, я впервые, еще мирянином, начал проповедовать, я поставил перед собой вопрос: как могу я говорить о том, чего я не совершил, о святости, которой я не прикоснулся, в которую я только могу с благоговением, с трепетом и ужасом вглядеться — как могу я проповедовать то, чего я не совершаю жизнью?.. И потом, видя вокруг себя страшный голод духовный, душевный, умственный, я вспомнил слова Иоанна Лествичника о том, что есть люди, которые будут проповедовать слово Божие, хотя они недостойны собственной своей проповеди, но на Страшном суде их оправдают свидетельства тех, кто по их слову обновился, стал новой тварью и скажет: Господи, если бы он не проповедовал, я никогда не познал бы животворную Твою истину...

Вместе с этим, проповедуя, приходится стоять перед судом своей совести — обличающей, трезвой, строгой, неумолимой, и перед лицом Христа, всемилостивого Спаса, вручающего нам Свое Божественное слово, которое — увы, увы! — мы несем в глиняных сосудах, и ставить перед собой вопрос: что же значит быть христианином? Ответ на это, с одной стороны, очень прост: всё Евангелие говорит о том, как надо жить, как надо мыслить и чувствовать, чтобы быть Христовыми; но то же Евангелие нам раскрывает, и Отцы Церкви говорят о том, что недостаточно творить заповеди, не становясь иным человеком, таким человеком, для которого заповедь является уже не Божиим приказом, а собственным порывом жизни: нам надо научиться стать тем, что раскрывает перед нами Евангелие.

И однако, не на этом я хочу остановиться сегодня; каждый из нас должен вчитаться в Евангелие, найти в нем те заповеди, тот призыв Божий, ту мольбу Божию, обращенную к нам, на которую он способен отозваться всей жизнью, умом, сердцем, всей душой, всей крепостью, всей немощью своей, найти те слова, которые обращены не вообще ко всякому и каждому и всем, но ко мне лично, те слова, от которых горит сердце, светлеет ум, обновляется воля и сила Божия вливается в нас. И кроме этого нам надо вглядеться и в то новое измерение, которое Евангелие, наше общение со Христом, Его любовь к нам, наша ответная любовь к Нему должны создать: новое измерение о Боге, новое измерение о человеке, новое измерение о космосе и о всем мире, то есть вглядеться в жизнь и ее воспринять так, как ее видит Господь.

И я хотел бы взять примером апостола Павла. Вы все помните дерзновенные его слова: Будьте мне последователи, якоже и аз Христу. Долгое время я недоумевал, что бы это значило, как это он может говорить нам: Подражайте мне, будьте мне подобны, как я, будто, подобен Христу... И вдруг мне стало ясно, что он не это говорит, а напоминает о том, что с ним произошло. Вы знаете его жизнь в иудействе, как он гнал Христа, как он гнал Его учеников, как всю силу могучей, пламенной своей души он вложил в то, чтобы уничтожить дело Того, Кого он считал лжепророком; и на пути в Дамаск он оказался лицом к лицу с Христом, Которого он знал только как распятого преступника и Который теперь ему открылся как воскресший его Спаситель, как Бог, пришедший в плоти во спасение мира. И тогда вся жизнь его переломилась, он не пошел, как он говорит, к первейшим его апостолам; то, что открылось ему непосредственно от Бога, эта новая жизнь вдохновила его делиться ею, и делиться дорогой для себя ценой. Вы помните, как в своих посланиях Павел описывает свой подвиг. Действительно, он мог сказать: Я ношу на теле моем язвы Господа нашего Иисуса Христа, я восполняю в плоти своей недостающее страданиям Господним. И в этом он исполнил нечто, чему мы должны уподобиться, — уподобиться в его покаянном повороте, который из гонителя сделал его учеником и который позволил ему жизнью, не словом, последовать призыву Христа, обращенному к Иакову и Иоанну: Готовы ли вы пить чашу, которую Я буду пить, готовы ли вы креститься крещением, которым Мне надлежит креститься? — то есть погрузиться в тот ужас, который Мне предстоит, ужас Гефсиманского сада, Страстной седмицы, распятия, богооставленности, сошествия во ад... Вот к чему зовет Павел, когда говорит: Будьте мне последователями, якоже и аз Христу, научитесь от меня тому героическому перелому, тому вдохновенному перелому, который из вас делает новых людей, небожителей, посланных в мир, свидетелей Христа.

И Христос всех и каждого из нас зовет и говорит: Последуй за Мной... Когда Христос был на земле, этот призыв был прост — труден, о, как труден! (вспомните рассказ о богатом юноше) — но и так ясен: оставь все свои заботы, оставь все, чем ты занят, и иди за Мной по дорогам Святой земли... Но что это значит в нашей жизни? То же самое: оторвись, отвернись от всего, что тебя делает пленником тления, пленником земли, что тебе не дает быть свободным, и иди за Мной. Сначала в те глубины твоей собственной жизни, твоего духа, твоего сердца, твоего ума, где ты только и можешь встретить Спасителя Христа и Живого Бога, Царство Божие внутри себя, и затем, найдя это Царство, приобщившись его жизни, выходи на героический путь апостольства. И в конечном итоге, нося в себе, в плоти своей мертвенность Господа нашего Иисуса Христа, Его совершенную отчужденность от всего, что было и остается причиной греха, смерти, отпадения от Бога, отвращения от ближнего, вырастай в ту меру, в которой ты будешь иконой, образом, словом, присутствием Спасителя Христа.

И Павел в своем Послании к филиппийцам (1, 21) говорит: Жизнь для меня — Христос... И часто задумываешься, что бы это значило? Мы же знаем: когда мы кого-нибудь любим, или одержимы какой-нибудь страстью, или что-то нам так дорого, что мы все готовы отдать ради этого, это значит, что то или другое является нашей жизнью. Это может быть наука, это может быть богословие, это может быть семья, это может быть гордыня — что угодно, что нас держит в своей власти; вот с такой непреодолимой силой должны мы быть держимы Христом. Он должен быть для нас, стать для нас, на всю жизнь и на каждое мгновение, сколько у нас хватит духа, и веры, и силы, всем содержанием, подобно тому, как возлюбленная делается содержанием жизни любящего, как мирской человек может всю свою жизнь, вплоть до смерти своей, отдать идее или труду, которым он посвятил жизнь. Все, что Христово, должно быть наше, все же, что как бы свидетельствует, что Он напрасно жил, напрасно умер, должно стать для нас не только чужим, но ужасающим, и тогда — да, жизнь наша будет Христос.

Но как это сделать? Неужели это возможно? Какие гигантские силы нужны, чтобы это осуществить?! И тут мы должны опять-таки вспомнить апостола Павла, рассказывающего нам, как он просил силы у Христа, и как Христос ему ответил: Довлеет тебе благодать Моя, сила Моя в немощи совершается. Человеческими усилиями христианское призвание нельзя осуществить; кто может своими силами стать живым членом, частицей тела Христова, как бы продолжением Его воплощенного присутствия на земле? Кто может своей силой так раскрыться, чтобы стать непорочным храмом Святого Духа? Кто может своей силой стать причастником Божественной природы, кто может своей силой стать сыном Божиим так, как Христос является Божиим Сыном? А вместе с этим Ириней Лионский нам говорит, что слава Божия, сияние Божие — это человек, достигший своей полноты и совершенства, и что когда мы соединимся со Христом силой Духа Святого, то во Христе и в Духе мы делаемся вместе с Единородным Божиим Сыном — сыном Божиим единородным... Никакое человеческое изощрение, никакой подвиг не может совершить этого, но благодать может совершить все.

Сила Божия поистине в немощи совершается, но не в той немощи, которая постоянно нам мешает быть Христовыми: страх, лень, косность, греховность, притяжение ко всему земному, отвращение от всего небесного — но иная немощь: гибкость, прозрачность, такая немощь, в которую Господь может влить Свою силу, как парус может быть наполнен ветром и понести ладью, куда дух ее несет. Нам надо научиться той немощи, которая является совершенной гибкостью в руке Божией, совершенной прозрачностью, и тогда сила Божия поистине совершается, несмотря на нашу немощь, несмотря на то, что в каком-то ином плане мы, проповедники — грешники, и спасение нам нужно столько же, а, может быть, и больше, как тем, кому мы проповедуем жизнь и спасение.

Но в цитате, с которой я начал, есть другое слово: Жизнь для меня Христос, а смерть — приобретение... И вот второй строгий, трезвый критерий каждому из нас: как мы относимся не к смерти вообще — это понятие богословское, — а к собственной смерти? Когда я был подростком, мой отец мне сказал: научись так жить, чтобы ожидать своей смерти, как юноша ожидает прихода своей возлюбленной, своей невесты... Так апостол Павел ожидал смерти, потому что, как он говорит, пока мы во плоти, мы отделены от Христа. Как бы ни был глубок наш молитвенный опыт, как бы ни был преображающ наш опыт таинств, мы все-таки разделены, между Ним и нами завеса, мы видим вещи как бы через тусклое стекло; и как хочется пробиться через это стекло, разорвать эту завесу, как разорвалась завеса ветхозаветного храма, и проникнуть за завесу, познать Бога подобно тому, как мы Им познаны,— и это тоже слово апостольское...

Если мы ставим перед собой вопрос, Христовы ли мы, этот вопрос ставится по отношению к нашей жизни: ради чего готов я жить, жить изо дня в день, из часа в час, и за что я готов жизнь свою положить? И полагать ее опять-таки изо дня в день, из часа в час, отрекаясь от себя, взяв крест и следуя Христу по всему Его пути, не только во славе, но и на крестном пути Его... Как относимся, мы к смерти, к нашей, собственной? Жаждем ли мы этой встречи? Видим ли мы в смерти только конец нашей жизни, или же дверь, которая распахнется и допустит нас в полноту жизни? Павел говорил, что для него умереть — это не совлечься временной жизни, а облечься в вечность. Такова ли наша вера? Из этой ли веры мы проповедуем вечность?..

Но Павел прибавляет и еще нечто, что я перескажу своими словами. После этих слов о смерти, он говорит: И однако, для вас полезнее, чтобы я остался жить... И он остается жить. Измерьте, что это значит: это значит, что вся жизнь для него — это крестный путь на земле; что для него смерть — это мгновение, когда откроется ему доступ в блаженное бытие воскресшего Христа; и что он готов и от этого отказаться, чтобы до других дошло живоносное, преображающее и спасающее слово Божие.

Вот третий критерий, который я хотел перед вами поставить, и который стоит передо мной все время, и заставляет меня сказать: Господи, прости! Я еще не начал становиться христианином... Дай мне вырасти — конечно, не в меру Павла, но вырасти так, чтобы моя любовь был Ты, чтобы моя мечта была — встреча, соединение, но чтобы я на все был готов, дабы Тебе послужить в сердцах, в умах, в судьбах, в жизни других людей.


Предыдущая проповедь | СОДЕРЖАНИЕ |


Электронная библиотека "Митрополит Сурожский Антоний"
Telegram-канал "Антоний Сурожский. Проповеди"
Книги Митрополита Антония Сурожского на OZON
 

/ Рейтинг@Mail.ru