Часть II. В доме Божием

Проповеди
Проповеди о чтении Священного Писания
О Священном Писании

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Евангелие читается в церкви почти на каждом богослужении, на каждой службе мы предстоим слову Божию и думаем, что этим мы становимся народом Божиим. Но от нас требуется гораздо большее, если мы хотим быть таким народом Божиим, — тем народом, который может сказать, что Божественное слово принадлежит ему.

Библия родилась в человеческой общине, Евангелие родилось в Церкви. И израильская община, и Церковь Божия существовали раньше, чем возникло Священное Писание. Именно изнутри этой общины родилось познание Бога, любовь к Богу, видение Его невыразимой красоты, а также состояния и судьбы, становления и призвания человека. Народ Божий — это такая община, которая свидетельствует о чем-то, что ей достоверно известно, что является ее жизнью, предметом ее любви, ее радостью. Библейский народ — это не народ, который читает Библию, верно хранит ее и возвещает ее. Подлинный народ Божий, подлинный народ библейский, подлинный народ евангельский должен быть такой общиной, которая могла бы сама написать Священное Писание, проповедовать его из собственного опыта, дать ему начало, родить его. Если мы не такая община — мы не принадлежим поистине ни Евангелию, ни народу Божию.

Часто мы себя утешаем тем, что мы — молитвенная община, где слово Божие возвещается, где оно проповедуется, община, которая так или иначе стремится жить словом. И однако, если мы взглянем вокруг, то все, что мы видим, свидетельствует как раз об обратном. Если бы мы были общиной, изнутри которой, из глубины опыта которой родилось Божественное слово, то для тех, кто слышит, как мы повторяем его, возвещаем и проповедуем, оно было бы двояким откровением: откровением того, что возвещается, и откровением о том, что возвещаемое стало плотью и кровью, стало реальностью человеческой жизни. Община, которая проповедует Божественное слово, была бы доказательством истинности этого Божественного слова.

Это ли мы видим? Можем ли мы сказать, что община, которой мы являемся, большая она или малая, есть воплощенное подтверждение вести, которую мы несем, благой вести, принесенной Христом в мир? Не продолжает ли оставаться верным — и теперь, может быть, больше, чем в ранние времена, — что слово Божие хулится и подвергается насмешкам из-за нас (Рим 2:24)?

Вот возрождение, к которому мы призваны. У нас есть книга, родившаяся из самых глубин человеческого опыта Бога, книга, где Бог действительно говорит через общину, которая была способна свидетельствовать об истинности слова. Мы должны снова стать такой общиной, мы должны научиться жить согласно слову Самого Бога, откровению Его воли; мы должны научиться быть таким народом, жизнь которого со-гласна со словом Евангелия.

Пока Евангелие остается для нас внешним законом, пока Евангелие остается Божественной волей, отличной от нашей воли или противной ей, мы не евангельская община. Может быть, мы, в лучшем случае, стремимся быть ею, но мы еще не община, способная дать миру откровение Благой вести. Христос сказал, что слово, которое Он проповедал, — не просто произвольное веление Бога, а откровение о подлинном человеке, откровение, данное нам и другим, о том, как настоящий человек чувствует, думает, желает и живет. Пока наши чувства не таковы, пока наши мысли не таковы и наша жизнь не такова, мы не то что «не послушны» Божиему закону, мы не то что изменяем самим себе, — мы просто не «человечны» в подлинном смысле, в смысле призвания, заключенного в этом слове.

Так, обновление Церкви начинается с каждого из нас. Преобразования в Церкви, когда они касаются форм молитвы, когда они касаются внешних структур — это еще не возврат к истокам, к первоисточникам. Есть один источник света, из которого бьет вода вечной жизни: само Евангелие, которое является откровением (для каждого из нас и для всех нас) того, что есть Человек и человеческие отношения.

Поспешим же принять это свидетельство Евангелия, осознав, что когда придет на нас суд, то судить нас будут не Бог и закон, отличный от нас и чуждый нам. Но мы увидим, чем мы должны были стать, чем мы могли быть и чем мы не захотели стать. Тогда будет горе, тогда действительно будет плач, не потому что Бог проклянет нас и отвергнет, а потому что, видя красоту нашего призвания, мы увидим, как далеко мы от него отпали.

Давайте же сейчас, пока еще есть время — и на это не нужны годы: на то, чтобы преобразить жизнь, нужно одно мгновение, — давайте обратимся к самому Евангелию, давайте научимся от Самого Христа, что мы собой представляем, чем мы можем быть. И если мы сомневаемся, действительно ли это возможно, вспомним слова Христа, когда Петр сказал: Кто же может спастись? и Христос ему ответил: Человекам это невозможно, Богу же все возможно (Мк 10:27). Давайте же идти вперед в этой надежде, в этой радости и в этой уверенности. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Есть два изречения в Священном Писании, на которые я хотел бы обратить ваше внимание, одно относится к говорящему, другое — к слушающему. Первое — это слово Христа: От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься (Мф 12:37). Оно относится не только к тому человеку, который проповедует слово Божие и будет отвечать сугубо за то, что знал и говорил — и часто сам остался бесплодным, но это относится к каждому из наших слов. Бывает, что произносимые нами слова приносят жизнь человеку, его сердце вновь делается от них живым, ум озаряется, воля подвигается к добру, все естество его делается новым — это слова жизни. Дай Бог нам говорить их друг другу. А есть мертвые, жесткие, бесчувственные слова, в которых нет гнева, а есть только тусклость и мертвость. За эти слова мы дадим ответ перед Богом. И поэтому так значительна молитва, которую постоянно повторял святитель Тихон Задонский: «Господи, дай мне молчаливость, рассуждающую словеса». То есть дай мне такую молчаливость, благодаря которой я бы мог из глубины молчания выбрать слова животворные, чистые, глубокие, за которые мне не будет стыдно перед судом Божиим… Дай мне, Господи, молчаливость, рассуждающую словеса!

Но не только тот, кто говорит, но и тот, кто слышит, ответствен за произносимое слово: Блюдите убо, како слышите, — говорится в Евангелии (Лк 8:18). Можно слушать сердцем глубоко открытым, можно слушать закрытым, замкнутым сердцем и душой. Можно слушать для того, чтобы от слышанного, даже глубокого, божественного, получить мгновенное наслаждение, но без всякого намерения жить по слову, которое тронет душу. Можно слушать насмешливым, горьким умом; можно пройти мимо Самого Христа говорящего и остаться бесплодным. В течение всей нашей жизни мы слышим Божественные, Христовы евангельские слова — и как мало они меняют нашу жизнь. И когда-нибудь мы услышим от Христа слово, сказанное еще в Евангелии: Я вас не сужу; судить вас будет слово, которое Я говорил (Ин 12:47—48). Потому что это слово живое; от этих слов Христовых хоть на мгновение содрогается, оживает у нас сердце, но эти слова не уходят в глубины нашего естества, не делаются вдохновением нашей жизни, и мы проходим мимо, изумившись и оставшись бесплодными. Почему? Потому что у нас нет глубины и потому что у нас нет смелости, нет той решимости, которая нас заставила бы сказать: если это правда, то я буду жить так, уже без пощады к себе, без всякой жалости к себе. Ради жизни я буду поступать наперекор всем стремлениям, всей лжи, и неправде, и мертвости, которые во мне есть.

Подумаем над этими двумя изречениями; научимся молчать так, чтобы наше слово было избранное, чистое, животворящее, и научимся так слышать, чтобы ни одно слово жизни не прозвучало напрасно и не стало в день судный нашим осуждением. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодняшнее Евангелие содержит очень строгое предупреждение нам. Христос несколько раз повторяет: У кого есть слух, пусть слушает! Берегитесь, внимайте тому, как вы слушаете (Лк 8:15, 18). И в другом месте Евангелия Он напоминает, что мы дадим ответ за то, что слышали, как мы слушали, что мы восприняли и что мы из этого сделали в жизни.

Миллионы людей сегодня, миллионы людей в течение истории много бы дали, чтобы услышать малую крошку того, что мы слышим так постоянно, что все время повторяется в церкви. За каждой службой мы слышим Евангелие, слово Самого Христа, слова Его учеников; и перед нами встает вопрос: как мы слушаем и как мы слышим? Мы можем слушать со вниманием, даже дрогнув сердцем, можем вдохновиться на мгновение, а потом, полюбовавшись красотой, мудростью слов Христовых, уйти из храма и не принести никакого плода. Мы можем, наоборот, удержать эти слова в памяти и повторять их другим, и любоваться их смыслом, но одновременно оставаться бесплодными. Наши слова, вернее, слова Христовы через нас, может быть, и достигнут своей цели, коснутся чужого сердца, но нашего сердца они могут не коснуться, нашей воли они могут не привести в движение, нашей жизни они могут не изменить. А бывает так, что слово ударит в сердце, и возгорится там огонь, и горит, и светит не только нам самим, но и другим. Христос говорит: Зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме (Мф 5:15). Умеем ли мы так слышать Христовы слова? Способны ли мы услышать слухом, осознать умом, воспринять сердцем, подвигнуться волей, сделать слышанное жизнью — или нет?

И вот Христос нам говорит: Наблюдайте, как вы слушаете и как вы слышите… Потому что придет время, когда слово, нами слышанное, будет нас судить — не потому что мы слышали, и не потому только, что это слово правды, слово Божие, а потому что это слово отозвалось в нас истиной, красотой, вдохновением, а мы, полюбовавшись, отложили его в сторону с тем, чтобы когда-нибудь на досуге вспомнить. Такие слова делаются именно теми пустыми, бездейственными словами, которыми полна наша жизнь, и мы дадим за них ответ.

Будем же слушать Евангельские слова, даже слова проповеди так, чтобы они доходили не только до ума и сердца, но до всей жизни, чтобы все слышанное стало жизнью, чтобы кому-нибудь стало светло от света Христова, тепло от Христовой любви, чтобы жизнь стала новой вокруг нас, потому что до нас дошла новизна этой жизни Христовой. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Многим Евангелие почти что кощунственно представляется как книга грозного Божиего суда, требований Господних, но как далек этот образ от живого чувства, которое Евангелие вызывает в том, кто читает его впервые!

Когда из глубины растерянности, греха или горя приступаешь к Евангелию, оно раскрывается как книга радости и надежды: радости о том, что среди нас Господь, не далекий, не грозный, а родной, свой, облеченный в человеческую плоть, знающий из личного Своего опыта, что значит быть человеком. Радость и надежда — в том, что на каждой странице Господь требует от нас, чтобы мы были достойны величия своей человечности, требует, чтобы мы не смели быть ниже своего достоинства и уровня, не дает нам стать меньше, чем человек — хотя мы и грешим так часто, и недостойны бываем и себя, и Его. Какая надежда звучит в том, что Христос пришел грешных спасти и призвать к покаянию (Мк 2:17 и др.), что Он для грешных жил и умер, что к ним обращена Его проповедь. И какое откровение о Боге в этом образе Христа, воплотившегося Сына Божия!

Бог Ветхого Завета, Бог древних религий был Богом непостижимым, Богом страшным и, в Его святости, Богом недоступным. И вот в Евангелии раскрывается Бог доступный и простой — но какой ценой! Он стал человеком и через это отдал Себя во власть всей злобы и неправды земной. Он дал Себя на растерзание и на погубление, по любви к нам Он захотел быть таким же уязвимым, как мы, таким же беспомощно-беззащитным, как мы, таким же презренным, как мы бываем в глазах тех, кто верит только в силу и успех.

Вот каким раскрылся перед нами Бог. И Он нам открыл, что нет такой глубины падения, растерянности и страха, и ужаса, в которую Он до нас не сошел, с тем, чтобы если и мы в нее падем, мы не оказались бы одни. В Гефсиманском саду Он, в борении и ужасе, встречал не Свою, а нашу смерть. И в течение всей Своей жизни Он был именно с теми людьми, которые нуждались, чтобы к ним пришел Бог, потому что они потеряли к Нему дорогу. Вот Бог, в Которого мы верим, вот Бог, Который крестной любовью и ликующей, торжественной любовью Воскресения нас возлюбил, искупил и открыл нам величие человека и нашего призвания. Поэтому станем жить достойно того звания, к которому мы призваны, радуясь о том, что с нами Бог! Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Я хотел бы сегодня обратить ваше внимание на два отрывка из апостола Павла. В одном месте (Рим 10:17,14) он говорит, что вера приходит от слышания, а слышание — от проповеди слова Божия. И кто мог бы услышать без проповедующего?

А в другом месте он говорит, что вера, которую мы провозглашаем, не от людей, а от Бога и что сам он, Павел, принял ее и научился ей не от людей, но через откровение Самого Бога (Гал 1:12).

Каким же образом эти слова относятся к нам? Не противоречат ли эти изречения одно другому? Может быть, первое — слышание — случается в жизни каждого из нас, а второе — откровение Божие — должно бы осуществиться в жизни всех нас?

Мы не находим Спасителя и не обнаруживаем Евангелия, если оно не возвещается, не проповедуется, если весть о нем не дойдет до нас. Но провозглашения как такового недостаточно, — недостаточно нам услышать слово, в котором больше смысла и мудрости, чем в прежнем нашем неверии или неведении. Слово дошло до нас тогда, когда оно проникло в наши тайники, когда оно стало светом для нашего ума, когда сердце загорелось этим словом и мы вдохновились жить согласно с этим словом, от кого-то услышанным.

В этом смысле наша вера во Христа, в Евангелие — не мировоззрение, это жизнь, открывшаяся перед нами, это новая интенсивность, новая глубина жизни. И если это не так, то мы не ученики, мы только слышатели. Потому что быть учеником значит услышать весть, воспринять ее и жить согласно этому благовестию — не как по указке и по приказу извне, а как если бы нам открылось новое понимание. И вот исходя из этого понимания, ставшего теперь личным, опытным убеждением, мы должны жить.

И тогда сказанное Павлом о вере — что он научился ей не от людей, а от Бога — можно отнести и к нам, потому что слово, прозвучавшее и достигшее до нас через посредство людей, стало для нас полнотой жизни, которая только в Боге и от Бога.

Павел говорил о своей проповеди и проповеди других Апостолов именно в этом смысле: что они благовествуют Евангелие не от человеческого разума, не от философских мудрствований, но откровением силы Божией, могущей обновить человека.

Прямое отношение к нам этих отрывков кажется мне очевидным. Прежде всего, если мы собрались здесь, значит, мы услышали это слово, прочитали его и оно достигло нас в какую-то меру; но вот — в какую меру? Сделало ли оно нас такими людьми, которых можно назвать христовыми? Можем ли мы сказать, что мы — ученики, то есть люди, которые всей энергией, всем умом и сердцем, всей волей стараются подражать своему Наставнику? Он сказал нам: Образ, пример Я даю вам, чтобы вы ему следовали (Ин 13:15). Пример Он дал — следуем ли мы за Ним? Или же, идя, останавливаемся, когда находим следование Христу слишком требовательным, когда оно становится проблемой, когда жизнь Христа, личность Христа, учение Христа ставят под вопрос, осуждают наш образ жизни?

Только если мы сами превратились в благую весть, мы можем сказать, что слово дошло до нас. Оно дошло до нас, если мы стали такими учениками Христа, что, глядя на нас, люди бывают озадачены, встрепенутся и начнут ставить под вопрос самих себя, обнаружив: тут какие-то люди, мужчины и женщины, которые ни на кого другого не похожи — не потому, что они мыслят по-иному, а потому, что они стали иными.

Нам надо задуматься: где мы стоим по отношению к этим двум изречениям? Может, слово, возвещенное нашему слуху, не достигло нас даже умственно, и мы отмахнулись от него как от бессмыслицы, или же нашли, что оно слишком жестоко или перечит нашим желаниям? Но даже если мы можем сказать: да, я хочу быть учеником, — как далеко мы пошли в стремлении сообразовать свою жизнь с жизнью Христа, отбросить то, что с Ним несовместимо, стать людьми, в которых наш ближний может узнать икону Христову?

Сегодня мы вспоминаем Седьмой Вселенский собор, который провозгласил почитание икон. Но недостаточно почитать рукописный образ. Недостаточно даже перенести почитание и поклонение на Того, на Ту, на тех, кто изображен на иконе. Мы сами должны стать живыми образами Воплощенного Бога, со всей непостижимой глубиной и широтой того, что это означает.

Будем же молиться изо дня в день, чтобы Бог нам дал мужество стать тем, чем мы призваны быть: христианами, народом Христовым! И да будет благословение Господне на вас, Того благодатию и человеколюбием, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Каждую неделю мы слышим в церкви чтение Евангелия — и так из года в год, в течение всей нашей жизни; и кроме того, люди верующие вчитываются в Евангелие изо дня в день.

И как страшно, как грустно думать, что мы так привыкаем к чтению Евангельскому и к святым, возрождающим словам, которые Бог произносит для нас, как страшно и грустно, что мы так привыкаем, и слово «Евангелие» означает для нас только название книги, но не возбуждает в нас того восторга, того умиления, которые это слово, произносимое Иоанном Крестителем, повторяемое учениками Спасителя Христа, возбуждало в душах людей.

Ибо слово «Евангелие» на русском языке действительно означает только книгу, в которой содержится рассказ о жизни, о чудесах Спасителя и Его учение. Но на греческом языке это слово значит «благая весть», нечто совершенно заново провозглашаемое, новизна чего настолько дивна, что можно сказать об этой вести, что она благая. А слово «благой» употребляется в Евангелии так трепетно! Ведь вы помните, как человек подошел ко Христу и Ему сказал: Учитель благий, что сотворю, чтобы иметь вечную жизнь? И Спаситель ему ответил: Почему ты называешь Меня благим? Благ только Бог (Мк 10:17).

Если мы говорим об этой вести Евангельской, что она действительно благая весть, то она должна обозначать для нас совершенную новизну жизни, ту новизну, которую только Бог может нам сообщить.

О чем же эта весть, что в ней такое не только новое, но дивное? Весть о том, что Бог, Который для всех народов земли и даже для еврейского народа был Тем, Кого Пророк называет Бог вдали (Иер 23:23), то есть Бог страшный, Бог такой великий, что к Нему подойти нельзя, Бог, о Котором пророки и подвижники говорили: Горе мне! Я видел Бога, мне остается только умереть (Ис 6:5 и др.) — что этот Бог перестал быть Богом издалека и стал нам так неописуемо, так неизмеримо близок: Он стал человеком. Во всем Он уподобился нам: Он носил плоть нашу, Его душа была подобна всякой человеческой душе, Он имел человеческий ум и человеческое сердце, и волю человеческую. Но сверх того, Он был Живой Бог, ставший человеком.

И этим Он открыл перед нами две тайны, такие, о которых никто подумать не мог бы. Никто не посмел бы подумать, что Бог непостижимый, святой, Бог, Который является Самой Тайной бытия, может стать человеком, подобным нам. Этот Бог, Который вызывал трепет в людях, теперь вызывает в нас ласковую благодарность: Он Сын человеческий, не переставая быть Сыном Божиим.

И второе, что открывается нам в воплощении Слова Божия, это то, что человек настолько велик, настолько глубок, что способен соединиться с Богом и не быть уничтожен сам Божественным огнем, и способен соединиться с Богом без того, чтобы Божество было в чем бы то ни было умалено.

Образ этого соединения мы находим в Ветхом Завете в образе неопалимой купины (Исх 3:2), того куста, который горел Божественным огнем — но не сгорал, потому что Божественный огонь превращает все, к чему касается, в пламя, но не испепеляет. Божественный огонь уничтожает только зло, грех, то, чего на самом деле нет. А все, что только может иметь бытие, он возводит в такое величие, которое описывает нам апостол Петр, когда говорит, что мы призваны стать причастниками Божественной природы (2 Пет 1:4).

И еще одно нам раскрывается в Евангелии, еще одна благая, непостижимо благая, непостижимо великая весть: Бог так нас возлюбил, что Он стал Одним из нас для того, чтобы с нами вместе понести всю человеческую тварную судьбу и все страшные последствия человеческого греха, происшедшие через отпадение от Него, Творца нашего. Это Бог, Которого мы можем не только любить, не только трепетать перед Ним, но Бог, Которого мы можем почитать и, говоря человеческим языком, «уважать», потому что Он на Себя взял всю ответственность за Свой первичный акт сотворения человека и за страшный, поистине страшный, но тоже дивный дар свободы.

Без свободы была бы невозможна любовь, потому что любовь — это совершенство свободы, без любви мы были бы только предметами, но не могли бы ответить на Божию любовь любовью, которую мы можем Ему дать или в которой можем отказать.

Как дивно думать, что таков Бог: Он все на Себя берет, что произошло от Его решения нас создать, все последствия нашего греха Он берет на Себя и в Себе все побеждает, и нам дает свободу быть чадами Божиими, приобщиться Его Божественной природе, стать Его детьми.

Вот в чем благовестие, вот то новое, никогда не слыханное, никогда не грезившееся, что является не мировоззрением, не мечтой, а дивной, спасительной, преображающей реальностью. Когда будем читать Евангелие, вспомним слова Христа Спасителя: Я делаю все новым (Откр 21:5). И действительно, весь мир стал новым, потому что нет ничего созданного, что в Нем не может узнать себя преображенным и обоженным. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Меня часто спрашивают: как нам читать Евангелие, чтобы оно достигало не только до ума, но и до сердца, и чтобы оно не стояло всегда перед нашим умственным взором как осуждение, когда каждое действие Христово, каждое слово Христово, каждая Его заповедь осуждают нас в том, что мы не такие люди, которые поступают, как Он, думают и чувствуют, как Он, или выполняют то, что Он заповедал нам?

Из страха, из обескураженности мы ничего не достигнем. Мы должны читать Евангелие так, как если бы Господь Иисус Христос пришел к нам как самый близкий друг, то есть как кто-то, кто заботится о нас больше всех других, кто не только вообще желает нам добра, но готов сделать все, именно все для нас, что возможно не только по-человечески, но и по-Божьи.

По человечеству мы знаем, что Христос отдал за нас Свою жизнь и Свою смерть. Как Бог — Он открывает нам врата вечности: Я есмь дверь; кто войдет Мною, войдет в жизнь вечную (Ин 10:9).

Первое, что мы должны сделать, когда приближаемся к Евангелию, — это взять его с благоговением, с чувством, что мы держим не только книгу и что мы будем читать не просто слова, но что книга и слова, которые мы читаем, — это Слово, Бог говорящий: говорящий через действие, говорящий человеческими словами. И очень важно, что человеческие слова являются для этого средством, потому что мы не можем проникнуть в таинственный ум Божий. Не сказал ли Бог через Исаию пророка: Мысли Мои выше мыслей ваших, и пути Мои выше путей ваших (Ис 55:9)? Но во Христе Он обращается к нам на человеческом языке.

И затем мы должны прислушиваться к тому, что Он говорит, и вглядываться в то, что Он творит, всматриваясь во все ситуации, которые описаны в том или другом евангельском отрывке, с благоговением, с интересом, с трепетом, потому что это Он говорит нам, Его мы видим движущимся, действующим, спасающим. И мы должны постараться найти свое место в толпе, Его окружающей, слушать, как если бы мы присутствовали действительно, когда Он произносил эти слова, слушать, как если бы мы стояли в толпе, когда Он целил, спасал, звал к покаянию людей, пришедших к Нему. И слушать, будто слова, которые Он произносил, как говорит в Евангелии апостол Петр — слова жизни (Ин 6:68), не слова смерти: слова, способные пробудить в нас все, что есть живого и по-человечески, и по-Божиему, по вечности. Слова жизни, а не слова смерти в том смысле, что они должны привести нас к жизни, а не осудить нас даже прежде нашей смерти.

И это очень важно, потому что из страха, из чувства осужденности мы никогда ничего не достигнем. Итак, будем читать Евангелие, выбирая все те отрывки, которые доходят до нас, — не те отрывки, которые проходят мимо; отрывки, которые бьют нас в сердце или, словами эммаусских путников, заставляют гореть наши сердца, когда Он говорит нам (Лк 24:32). Будем читать эти отрывки, которые, воспламенив наши сердца, могут также привести — или приводят — к жизни наш ум, подвигают нашу волю, побуждают нас к новой жизни.

И вспомните — или поймите впервые, — что эти отрывки показывают нам, что вэтом (и это может быть что-то очень малое) Бог и мы едины умом, едины сердцем, что мы коснулись чего-то, в чем мы уже, пусть потенциально, подобны Богу. Это — откровение Божие нам, когда мы обнаруживаем, что Он подобен нам, а мы — Ему. Это и откровение о нас самих: в этой точке Бог и я — сродни, мы подобны, это уже отблеск Божественного образа, который я могу уловить в себе. И обнаружив это, мы можем прибавить: Дай мне быть верным этому, потому что сохранив верность этому, я буду также верен себе и верен Богу.

И если мы храним как сокровище, как священное сокровище эти отблески нашего самого дивного Божественного «я» и дивного человеческого «Я» Бога, тогда мы можем идти вперед с радостью, с вдохновением; мы можем идти вперед к тому, чтобы стать тем, что мы на самом деле есть. Конечно, на этом пути мы будем чувствовать внутреннее сопротивление, мы не всегда будем хотеть быть тем лучшим, чем мы можем быть. И на это нам ответят другие евангельские отрывки: берегись, если ты склонишься на то или другое искушение, если ты последуешь иному течению жизни, мысли, — ты разрушаешь себя… Потому что заповеди Христовы — не приказы, которые Он нам дает, не муштровка, — это, действительно в форме заповедей, описание того, что мы должны чувствовать, чего желать и чем быть, если мы подлинно становимся людьми, достойными человеческой природы и нашего человеческого призвания, которое состоит в том, чтобы стать подобными Христу.

И если мы это сделаем, если мы начнем вглядываться и искать всего, что в нас есть красота, что уже образ Божий в нас, раскрывающийся, как солнечный свет всходит на заре (это может еще не быть яркий полуденный свет, но это всегда свет, может быть, за горизонтом — но свет!) — тогда мы найдем вдохновение и мужество встать лицом к лицу с потемками и тьмой в нас. Но встать творчески с тем, чтобы строить, а не с тем, чтобы разрушать. Зло не разрушают, не уничтожают — но строят добро, так же как мрак рассеивается не иначе как внесением в него света.

Попробуем поэтому в будущем читать Евангелие, слушать его с благоговением, с радостью: Бог пришел ко мне, Он говорит мне лично. Он открывает мне красоту, которая есть во мне, и предостерегает меня о том, что может убить эту красоту. Но Он на моей стороне, Он мой Друг, мой Брат по человечеству, и также мой Бог и мой Спаситель. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Из года в год в определенные воскресные дни, в праздники мы слышим те же самые отрывки из святого Евангелия — и из года в год священник посильно обращается к слушающим его, а в первую очередь к самому себе с вопросом: что говорит мне этот отрывок? К чему он меня обязывает, если я заявляю себя верующим? Как я слышу? И если я слышу — что скажу?

Глубины Евангельские бездонны, и из года в год, в течение лет священник находит в них новые, разверзающиеся перед ним смыслы. Но его глубина ограничена, хотя Евангельская глубина бездонна. И приходит момент, когда нового он сказать ничего не может. И тогда — как делается больно и грустно, что Христос вновь говорит слова, которые зажигают душу, но на которые я не умею отозваться.

И, с другой стороны, охватывает сознание, что и слушающий слышит эти слова и говорит, как мне часто говорили: «Зачем повторять все одно и то же?». Нам не нужна вся глубина Евангельская для того, чтобы спастись, но нам нужно до глубины своей души довести хотя бы то, что нам стало понятно.

Вспоминается один из пустынников Фиваиды, который от Антония Великого услышал первые слова первого псалма: Блажен человек, который никогда не идет на совет нечестивых (Пс 1:1). Он другого не захотел даже слышать, ушел. И когда через много лет Антоний его встретил в пустыне и спросил — неужели он не захотел большего услышать? — тот со слезами ему ответил: вот уже сорок лет я стараюсь стать таким человеком, который никогда не ходит на совет нечестивых… Одно слово Священного Писания определило всю его жизнь, потому что это слово он воспринял всем своим существом; и поскольку мысль могла постичь, поскольку сердце могло отозваться, поскольку воля могла осуществить эти слова, он этими словами жил.

И поэтому когда мы слышим вновь те же самые отрывки, хуже того — когда мы услышим вновь и вновь те же самые слова священника по поводу прочитанного, поставим перед собой вопрос: да, Христос много раз это говорил; много раз мне разъясняли в церкви то, что было сказано; но что я сам сделал? Неужели эти слова запали в мою душу так, что они переменили мою жизнь, мой образ мыслей, мои чувства, мою волю, все мое существо? И если нет, то будем вновь и вновь слушать эти слова — жалкие слова проповедника, бездонно-мудрые слова Христа, будем их слушать и ставить перед собой вопрос: живу ли я этим?

А если нет — то будем к этим словам вновь и вновь возвращаться, оттого что, пока они не станут жизнью, они напрасны. Больше того, ведь Спаситель говорит: наблюдайте, как вы слышите (Лк 8:18). Неужели это только звук, который проходит мимо вас? Или же это слово — как зерно, которое падает на добрую почву с тем, чтобы принести плод?

Будем задумываться вновь и вновь над каждым из этих обычных, привычных нам слов Христовых. Будем слушать и слова проповедника, даже если они повторны, потому что пока мы не исполним того, что слышали, мы должны это слышать вновь и вновь и каяться в том, что, слышав столько раз, принесли так мало плода.

И это я говорю не вам, а себе, потому что говорящий большую ответственность несет, нежели тот, который слышит. От слов своих оправдаешься, от слов своих осудишься, говорит Господь (Мф 12:37). Будем молиться друг о друге, чтобы каждое Евангельское слово ожило в наших душах, и когда мы слышим его, выберем одну крупицу, которой мы умеем или способны уже жить, и станем ею жить, то есть действенно, творчески ее выполнять. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Перед началом нашей общей молитвы я хотел бы сказать несколько слов, чтобы затем нам молиться вместе более убежденно, единым сердцем и единой мыслью.

Из года в год я говорил о наступающем новом годе, как о ничем не запятнанной, чистой снежной равнине. И особое внимание я обращал на то, что вступать на эту еще не запятнанную белизну мы должны со всей ответственностью, потому что в зависимости от того, как мы будем по ней ступать, мы либо проложим на этой равнине дорогу, согласную с волей Божией, либо оставим на ней блуждающие следы, которые только запятнают снежную белизну.

В наступающем году, может быть, больше, чем когда-либо, мы не должны забывать одного: эту белизну, эту неизведанность окружает мрак, нависая над ней как бы сводом, мрак с малым — а, может быть, и большим — количеством звезд, но все же мрак густой и непрозрачный, угрожающий и страшный. Мы сейчас расстаемся с годом, когда мы все этот мрак могли чувствовать, и насилие и жестокость его все продолжаются. Как мы отзовемся на это?

Было бы наивно и очень не по-христиански просить Бога защитить нас от всякого зла и сделать Церковь мирным пристанищем, когда вокруг мира нет. Вокруг — раздоры, вокруг — напряженность, обескураженность и страх, вокруг — насилие и убийства. Мы не можем просить мирной жизни для себя, если этот мир не распространяется за пределы Церкви, если он не рассеивает эту тьму, как лучи света.

Один западный писатель сказал, что христианин — это тот, кому Бог поручил ответственность за других людей. И мы должны быть готовы эту ответственность понести. Через несколько минут мы будем призывать и на грядущую неизвестность, и на этот мрак величайшее из благословений, которые произносятся в наших богослужениях: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа…» — благословен Бог Царствующий… Эти слова произносятся редко: в начале Литургии, в благословение Нового года и в такие моменты, когда время и вечность соединяются, когда глазами веры мы можем видеть, как вечность переплетается со временем и побеждает его.

Христианин — это тот, кто должен быть способен видеть Историю так, как ее видит Бог: как тайну спасения, но также и как трагедию человеческого падения и греха. И перед лицом того и другого мы должны найти свое место. Христос говорит в Евангелии: Когда вы услышите о войнах и о военных слухах, не ужасайтесь, поднимите головы ваши (Мк 13:7; Лк 21:28). В сердце и в жизни христианина нет места для трусости, малодушия и страха: они все рождаются от себялюбия, заботы о себе — даже если это страх за любимых.

Бог есть Господь истории, но мы должны быть со-трудниками Богу, и мы посланы Им в мир для того, чтобы привести этот нестройный град человеческий в гармонию, которая назовется Градом Божиим. И мы должны помнить слова Апостола о том, что всякого, кто захочет работать Господу, поведут на судилище (ср. 2 Тим 3:12); и еще другие слова: не бойтесь суда огненного (ср. 1 Пет 4:13). В нашем мире мы должны быть готовы, что нас могут привести на суд, и мы должны быть готовы на этом суде устоять: может быть, со страхом в душе по слабости нашей веры, но устоять непоколебимо в служении Богу и в служении людям.

Когда мы оглядываемся назад, на прошедший год, то слова ектеньи бьют и осуждают нас. Мы просим Бога простить нам все, что мы сделали — или чего, наоборот, не сделали в прошедшем году. Мы говорим, что мы — православные. Быть православным не значит только исповедовать Евангелие в его целостности и провозглашать его во всей его чистоте, но означает нечто гораздо большее: это значит жить в соответствии с Евангелием. И мы знаем, что Христу нельзя принести ничего меньше, чем все величие человека в благовестии любви и поклонения.

И нам есть, в чем каяться, потому что кто, глядя на нас, скажет, как люди говорили о ранних христианах: как они друг друга любят!.. Кто скажет, глядя на нас, хотя бы что мы обладаем пониманием жизни, любвью, которая делает нас непохожими на других, которая заставляет других удивляться: откуда такая любовь, кто дал ее этим людям, как могут они выстоять испытание суда? И если мы хотим, чтобы этот год был достоин Бога и нашего христианского призвания, святого имени православия, мы должны, каждый из нас и все сообща, быть для всех, для каждого человека, у которого может оказаться нужда в нас, образом того, чем человек может стать и чем община может стать под водительством Бога.

Станем же молиться о прощении того, что мы так далеки от нашего призвания, станем молиться о силе духа, о мужестве, о решимости идти мимо себя, ставить себя ни во что, взять на себя крест свой и последовать по стопам Христа, куда бы Он нас ни позвал.

В начале войны король Георг VI обратился к своему народу со словами, которые мы можем повторять из года в год. Он прочел цитату: «Спросил я стража, который стоял у дверей нового года: дай мне свет, чтобы я с уверенностью мог вступить безопасно в неизвестное… И он мне сказал: вступи во тьму, и вложи руку твою в руку Божию — это будет для тебя лучше, нежели свет, и вернее известного пути».

И мы призваны поступить так же, и, быть может, мы должны сегодня принять решение быть верными своему призванию и начать Новый год с мужеством. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В это воскресенье и в наступающие дни все говорит нам о вере, как ее определяет Апостол в 11-й главе Послания к евреям: вера — это уверенность в вещах невидимых (Евр 11:1), внутренняя уверенность, твердая уверенность, которая позволяет жить согласно с тем, на что надеешься и чего ожидаешь, и жить для того, что грядет.

Родословная Христа говорит именно об этом. Бесчисленные имена, которые сейчас читались, имена тех, которые даже и не вошли в летопись, — это имена тех людей, которые из тысячелетия в тысячелетие, из столетия в столетие ожидали прихода Христа. Ожидали в уверенности, что слово Божие, обещание Божие неложно, что оно исполнится, и придет время, когда с нами будет Бог. Когда Бог Небесный, Таинственный, Непостижимый, Невидимый вдруг, чудом, станет видимым, близким, родным, своим, оставаясь одновременно тем, кем Он изначально был: Богом, Которого нельзя никаким именем назвать, Которого даже познать нельзя иначе, как поклоняясь Ему и раскрываясь Его Откровению.

Вера — это уверенность в вещах невидимых. Мы это слово употребляем по отношению к Богу, к вещам духовным; но оно относится также ко многому в обычной жизни. Мы говорим о любви, мы говорим о красоте. Когда мы говорим, что любим человека, мы тем самым говорим, что непостижимым, невыразимым образом мы в нем прозрели нечто, чего другие не видели. И когда мы, охваченные восторгом, восклицаем: «Как это прекрасно!», — мы говорим о чем-то, что до нас дошло, но чего мы не можем просто истолковать. Мы только можем сказать: приди и посмотри, как апостолы говорили своим друзьям: приди, взгляни на Христа, и ты узнаешь, что я в Нем увидел (Ин 1:46).

И вот наша вера в вещи невидимые, с одной стороны, является личной нашей верой, то есть тем, что мы сами познали, тем, как мы когда-то, хоть один раз в жизни, прикоснулись края ризы Христовой (Лк 8:44) — и почуяли Его Божественную силу, хоть раз взглянули в Его очи — и увидели бесконечное Его милосердие, сострадание, любовь. Это может случиться непосредственно, таинственным путем встречи живой души с Живым Богом, но это бывает тоже посредством других людей. Мой духовный отец мне раз сказал: никто не может отрешиться от земли и обратить весь свой взор на небо, если в глазах хоть одного человека, на лице хоть одного человека не увидит сияние вечной жизни… В этом отношении мы все ответственны друг за друга, все ответственны за ту веру, которую имеем или по которой тоскуем и которая нам может даться не только чудом непосредственной встречи лицом к лицу с Богом, но и через посредство человека.

Вера поэтому складывается из многих элементов. С одной стороны, это наш личный опыт: вот, я увидел в этих очах, на этом лице сияние вечности, Бог просиял через этот лик… Но бывает: я как-то чую, что есть нечто — но не могу это уловить! Я улавливаю только немногое. И тогда могу обратиться взором, слухом, общением души к другим людям, которые тоже нечто познали — и то жалкое, может быть, но драгоценное, святое знание веры, которое мне было дано, расширяется опытом, верой, то есть уверенностью, знанием других людей. И тогда моя вера делается шире и шире, глубже и глубже, и тогда я могу провозглашать истины, которыми обладаю не лично, но соборно, вместе с другими людьми. Так мы провозглашаем Символ веры, который нам дан издревле опытом других людей, но который мы постепенно познаем, приобщаясь этому опыту.

И наконец, есть другая вера, о которой говорит Евангелие от Иоанна: Бога никто не видел, кроме Единородного Его Сына, пришедшего в мир — спасти мир (Ин 1:18; 3:17). Есть истины веры, которые мы принимаем от Христа, потому что Он знает все глубины Божественные и всю глубину человека, и может приобщить нас и к человеческой глубине, и к Божественным глубинам.

Слушая сегодняшний перечень имен, подумаем об этих людях. Некоторые из них были святыми, людьми чистой жизни, людьми, через которых сияла вечность, в которых сиял Бог. Но среди этих мужчин и женщин есть и грешники: как же они вошли в эту родословную? Они вошли, потому что жили ожиданием Христа. Вся их слабость, вся их немощь, вся их греховность не помешали им жить только этой мечтой и этой уверенностью.

Поэтому, взирая на себя, когда будем думать о нашей греховности, мы должны поставить вопрос: мешает ли она нам? Не препятствует ли она нам жить этим ожиданием встречи, встречи с Живым Богом, ставшим Человеком? И если наша греховность стоит между Богом и нами, мы должны с ужасом от нее отвернуться, оторваться, чего бы это нам ни стоило. Но если она нам «не мешает», мы должны от нее оторваться, мы должны с ней бороться так же сурово, так же страстно, как я только что сказал, зная, что наша тоска по Боге нам открывает путь веры.

Будем поэтому идти этим путем, но будем помнить, что вера не заключается только в том, чтобы верить в истину, а в том, чтобы быть верными этой истине, верными той правде, той истине, той чистоте, той святости, которые нам явил Господь и к которым Он нас призывает. Итак — уверенность в вещах невидимых, верность этому Живому Богу жизнью и, если нужно, смертью, как святые это показали и в Ветхом Завете, и после Рождества Христова. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Рождество Христово нам говорит и о Боге, и о человеке: по отношению к Тому и другому оно раскрывает перед нами громадную надежду, но надежду, которую мы должны оправдать.

Что же нам говорит Рождество Христово о Боге? Оно нам говорит о том, что Бог, Который в Ветхом Завете представлялся непостижимым, великим, святым и страшным, перестает быть страшным. Он делается нам родным, потому что вдруг мы обнаруживаем, что любовь Его к человеку такова, что Он готов стать одним из нас. А это значит, что Он берет на Себя все последствия Своего творческого действия, что Он нас не создает просто с тем, чтобы мы потом перед Ним отвечали за то, что не сумели жить так, как Он возмечтал о нас. Рождество Христово нам говорит о том, что Бог нас принимает, какими мы есть, со всей любовью и со всей ответственностью. Он берет на Себя лично ответственность за Свой творческий акт и за человеческое отпадение и грех. Он становится человеком, не делаясь грешником, но принимая на Себя все последствия человеческого отпадения, то есть греха. Он один из нас, и в Нем мы можем видеть идеал человека, полноту того, к чему мы призваны.

Но кроме того, Рождество Христово говорит нам также и о значении человека. Ведь подумайте: для того, чтобы Бог мог стать человеком, человек должен быть так глубок, обладать такой бесконечной емкостью, что он может стать местом селения Божества. Об этом говорит святой Максим Исповедник. На вопрос о том, каким образом Бог может стать человеком — и человек не сгорает в этом пламени, и пламя не гаснет в холоде человечества, он отвечает: воплощение похоже на то, будто мы вложили в жаровню меч. Когда мы его вкладываем, он холодный, темный, когда мы его вынимаем, он весь горит, он сияет и — чудо из чудес! — теперь можно резать огнем и жечь железом. Вот это и случилось в рождении Христовом.

Но Христос не для того только родился, чтобы нас спасать. Он нам доверил тайну спасения мира. Он нас призвал не к тому только, чтобы мы стали Его наследниками в Царстве Божием, но чтобы мы взяли на себя труд преображения этого мира.

И вот теперь, когда над Россией повисла новая трагедия, когда страх берет за ее судьбу, когда перед нами открываются новые возможные бездны, но также и возможные чудеса — мы все призваны помнить, что Бог вошел в грешный мир для того, чтобы его преобразить. А нам Он сказал: Я вас посылаю в мир, как овец среди волков (Мф 10:16). Он нас послал для того, чтобы мы своей жизнью и смертью, своим примером и словом, своей верой и любовью этот мир преобразили, сделали из него Царство Божие.

А Царство Божие вовсе не означает место, где Бог властвует: это место полной свободы, полной взаимной любви между Богом и человеком и между человеком и человеком. Вступая в новый год, который начинается с Рождества Христова, давайте все приложим усилия к тому, чтобы победить всякую рознь, всякую подозрительность, открыться друг другу, но открыться в правде, в решимости стоять за все то, что является истиной и правдой, и достоинством, и святостью мира и человека — и тогда победит добро. И на этот подвиг — да благословит нас Господь, чтобы мы его совершали Его силой и Его любовью.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодня для всей Вселенной, знают об этом люди или не знают, для всей природы мы поем чудо прихода на землю Живого Бога. Как говорит один из отцов Церкви, Феофан Затворник, до Воплощения Божие присутствие было подобно волнам морским, которые бьют о берег морской, теперь же, с приходом Господа Иисуса Христа на землю, Божественное присутствие пронизывает все. Принимая Крещение, получая Миропомазание, причащаясь Святых Тайн, мы делаемся, как говорит опять-таки один из больших наставников Православной Церкви, присутствием на земле воплощенного Христа. И какая радость думать, что Бог наш стал теперь как бы живой частью нашего, сотворенного Им мира. Поэтому, празднуя сегодня Рождество Христово, будем радоваться, будем ликовать о том, что Бог стал одним из нас, человеком навсегда, и что мы стали Его братьями, Его сестрами по человечеству, но также и по благодати, потому что Он нам дал Духа Своего Святого, Который нас пронизывает и делает родными Ему, родными Воплощенному Богу.

Но одно мы должны помнить — какой это случилось ценой. Мы всегда думаем о воплощении Христа как о радости: родился Ребенок у Пречистой Девы Богородицы, но мы не помним о том, что родился Он для того, чтобы нас спасти от греха, и что это Ему стоило жизни. Есть древняя икона Рождества Христова, где Спаситель не лежит в яслях, а на жертвеннике, потому что Он родился для того, чтобы умереть за нас, чтобы Свою жизнь нам дать, чтобы мы приобщились вечной жизни и, поистине, Божественной жизни через Его смерть и Воскресение.

Поэтому с какой благодарностью должны мы сегодня праздновать этот день Рождества Христова, но также с каким чувством глубокой ответственности! Мы не можем легко к этому отнестись. Если Бог стал человеком ценой Своей жизни и смерти, потому что так Он нас возлюбил, так поверил в нас, мы должны ответить на Его веру в нас творческой верностью. Поэтому начнем сегодня, еще раз, еще раз новую жизнь, достойную той любви, которую Бог явил нам Своим воплощением, Своей жизнью. Своей смертью, Своим воскресением, тем, что Он стал одним из нас, чтобы мы стали детьми Божиими. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Проповедь святого Иоанна Крестителя вся заключается в слове: покайтесь! Отвернитесь от себя и своих себялюбивых желаний, отвернитесь от всего того, что гнетет душу и тело к земле, отвращает сердце от Бога. Покайтесь! И сделайте путь Господень прямым, доступ до вашего сердца — прямым; и ждите, призывая имя Господне (Мф 3:2—3). И эта проповедь обращена к каждому из нас и ко всей Церкви в ее совокупности: каждый из нас должен обратить свой взор и свое сердце к Богу и сделать доступ к собственному сердцу легким для Господа. Он стоит у двери каждого сердца, каждого ума, каждой жизни, каждой судьбы — и стучит: не откроют ли Ему? И наше дело — быть готовыми. И как только мы почуем Его приближение или услышим звук этого стука, мы должны спешить, спешить открыть эту дверь, пока не поздно.

Но это относится не только к нам лично. Каждый из нас, кто назван именем Христовым, кто является как бы Христовым присутствием на земле, каждый из нас должен быть таким провозвестником, таким проповедником прихода Господня, каждый из нас должен делать легкими и прямыми пути Господни в жизнь других людей, к сознанию, к воле и к сердцу других людей. И для этого нам надо научиться от святого Иоанна Крестителя тому, чем он был: он назван самым святым, может быть, именем, каким можно назвать человека, — другом жениха (Ин 3:29). Друг это такой человек, для которого его друг — все на земле, чьи интересы, чье сердце, чувства, желания, мысли являются самым святым, самым драгоценным, что только есть. Друг это тот, кто может все забыть, включая себя самого, ради того, кого он избрал другом и кто его другом избрал. И потому Иоанн Креститель мог сказать о себе, что надлежит ему, Иоанну, сходить на нет, чтобы в сознании, в опыте, в жизни людей вырос в полную меру Спаситель, Господь наш Иисус Христос.

И каждый из нас должен бы быть таким гласом, вопиющим в пустыне, не заслонять собой, своей личностью, добрыми или злыми своими качествами образ Христа, а быть таким прозрачным, чтобы насквозь, через него можно было видеть грядущего Христа, живущего в нем или в ней Христа, и чтобы наш голос был голосом Божиим, зовущим в вечную жизнь. Глас вопиющего в пустыне должен бы быть нашим голосом, и мы должны быть готовы к тому, к чему был готов Креститель Иоанна — и что случилось с ним: отойти совершенно, отойти так, чтобы остался только Христос перед глазами людей, только Он один. В каком-то смысле быть готовыми, что мы будем забыты — как самаряне говорили женщине-самарянке: теперь мы верим в Него не по твоему слову, а потому что мы сами Его видели и слышали и дознались Его правды (Ин 4:42). И какая радость быть тем, кто открывает дверь, провозглашает Христа, кто, как привратник, как дверник, стоит в стороне, как друг жениха, который приводит невесту к жениху и сам остается вне брачной комнаты, сторожить: как бы какая-нибудь сила не ворвалась туда и не прервала тайну общения, тайну приобщенности невесты к жениху.

Вдумаемся в этот образ, вдумаемся в эти слова, сказанные о том, кого Христос называет самым великим из рожденных женами (Мф 11:11), и вступим в его путь во славу Божию, во спасение других, во спасение собственной души. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Первые слова Спасителя, когда Он вышел на проповедь, были: Покайтесь, приблизилось Царствие Божие (Мк 1:15). Покайтесь это значит — обернитесь лицом, обратитесь в сторону пришедшего теперь Царства Божия. И этот призыв обращен к каждому из нас: Царство Божие приблизилось, Царство Божие в сердцах наших, но в тех глубинах, куда мы редко сходим. Царство Божие среди нас, если мы соединены друг со другом искренней, нелицемерной и жертвенной любовью.

Царство Божие уже вошло в жизнь сего мира воплощением Христа, потому что Он вошел в историю мира как Господь, как Царь. И поэтому нам надо обратиться всем нашим вниманием в те глубины нашего сердца, нашего сознания, нашего бытия, где мы можем встретить Бога, оставив в стороне то поверхностное, ту рябь, которая не дает нам видеть глубины. Нам надо обратить внимание на те отношения, которые нас связывают, чтобы не осталось в них ничего, что не было бы достойно этого Царства жертвенной, щедрой, всецело себя отдающей любви. И мы должны помнить, что мы посланы в этот мир, чтобы быть провозгласителями прихода Господня, что Господь пришел на землю принести мир — мир между Богом и человеком, мир между раздваивающимися силами человеческого сознания и мир между людьми. Если мы так поймем этот приход, это приближение Царства Божия, и если мы так ответственно к нему отнесемся, то мы действительно будем Христовыми, христианами, и тогда мы будем как соль земли, которая не дает гнить тому, что способно на растление, а наоборот, может дать жизнь, и дух, и свет. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В одном из своих посланий апостол Павел говорит, что Христос, претерпев испытание и искушение во всем, может помочь тем, которые проходят через искушения и испытания (Евр 2:18).

Мы сейчас еще находимся в свете праздника Богоявления. В Крещении Своем Христос исполнился Духа Святого в Своем человечестве и был взят в пустыню, чтобы пройти через испытание и подвергнуться искушению. Три испытания, которым Он подвергся, были искушениями властью и силой. Думая, что в посте и одиночестве Христос истощил все Свои человеческие силы, сатана предстал перед Ним и сказал: если Ты поистине Сын Божий, повели, чтобы эти камни обратились в хлебы… И затем: если Ты поистине Сын Божий, свергнись вниз с крыши Храма… И, посрамленный Христом, сатана говорит снова: если поклонишься мне, я отдам в Твою власть все царства (Лк 4:1—13).

Эти три испытания встают также и перед каждым из нас. После нашего Крещения, когда, сделав выбор, мы встали на сторону Бога и Его путей, отвергнув то, что чуждо Ему, эти искушения встают перед нами, и не раз, когда по той или иной причине сила и энергия нарастают в нас, мы чувствуем, что мы полны творческой энергии и могли бы сделать так много! В зависимости от того положения, которое мы занимаем в жизни, искушения проявляются по-разному, но все они сводятся к тому, что сатана сказал Христу: не довольно ли Тебе, для удовлетворения Твоих творческих порывов и Твоих сил, обратить в хлеб все, что перед Тобой? Все, что Тебя окружает, сделай пищей, насыщайся и не нуждайся ни в чем. Всю Свою силу отдай на это, и будешь удовлетворен.

И враг обращается к нам дальше и говорит: ты силен, полон жизни, ты чувствуешь себя непобедимым, — давай, докажи не только себе, но и всем, на что ты способен… Он не берет нас на крышу храма, но он говорит: кинься в пучину жизни! Кинься во всякую пропасть, разверзающуюся перед тобой, и люди увидят: то, что другие не способны сделать — ты способен.

А когда мы отвергнем и это, он говорит: разве ты не власти ищешь? Стань на мою сторону, и я отдам в твои руки всех моих рабов, всех, над кем я имею господство, и будь их царем… Враг имеет господство над многими: над всеми, кто поддался двум первым соблазнам, над всеми, кто поддался жадности, страху, ненависти — всех их враг обещает отдать нам в рабство.

И эти три соблазна Христос отвергает. Он отказывается от них в Себе Самом, за Себя, но и за нас: чтобы мы не соблазнялись обращать в пищу себе все, что вокруг нас, и не искали насыщения на земле; чтобы мы не кичились своей властью и силой, и величием, которые есть иллюзия и пустота; и чтобы не стремились поработить себе никого, ибо закон, принесенный Богом, — закон любви. Отпусти пленников на свободу, напитай голодного, будь кротким, будь слугой, каким был Христос.

Но это было первое испытание — соблазн силы. Позже Христос претерпит иное искушение. В конце Своего служения, когда Он уже восходит в Иерусалим навстречу Своей смерти на кресте, Он говорит Своим ученикам, к чему они должны быть готовы, что их ожидает. И Петр, который за мгновение до того, по дару Божию, сказал, что он и другие ученики узнали в Нем воплощенного Сына Божия, говорит Ему: будь милосерд к Себе! Не навлекай на Себя такого страдания. Здесь — искушение слабостью, боязнью поражения. С этим соблазном мы встречаемся так часто, когда чувствуем, что силы наши истощаются, что цель слишком велика, что мы в такой мере призваны уподобиться Христу — и мы не можем, и никогда не сможем: не отступиться ли? Зачем стараться достичь невозможного? В этот момент Господь обернулся к Петру и сказал: отойди от Меня, сатана! Прочь с Моего пути, — ты стал на сторону противника (ср. Мк 8:29—33).

Так должны и мы сказать, помня, что Бог во Христе победил и обещал нам дать не нашу силу, чтобы совершить невероятное, а Свою силу, когда Он сказал Павлу: Достаточно тебе благодати Моей, сила Моя совершается, пролагает себе путь в слабости (2 Кор 12:9). Не будем поэтому бояться своей слабости и хрупкости — мы можем полагаться на Божию помощь, если только обратимся к Нему.

Первые слова Христа, когда Он вышел на служение, были: покайтесь, Царство Божие близко! «Покайся» не значит «плачься о своей греховности»; это значит: измени свой строй мыслей, поверни лицо свое к Богу, смотри в направлении жизни и не бойся проходить через мрак долины смерти, потому что Я с тобой. Обернись к Богу и иди. Царство Божие близко, потому что достаточно открыть врата своего сердца, открыть Ему наш ум, дать Ему войти в нашу жизнь, и тогда Его сила, Его могущество польются в нас, сильнее сатаны, сильнее мира, сильнее всякого уныния, сильнее нашей собственной слабости.

Поэтому примем, услышим эту весть Христа, Который, будучи испытан во всем, может помочь и нам во всем. И пойдем с новым мужеством, новой решимостью, снова и снова отдавая себя со всей преданностью в руки Божии, пойдем к жизни, той жизни, которую Бог обещал нам с избытком, если только мы изберем путь жизни, а не путь смерти. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

На славянских языках слово «сретенье» имеет два значения: встреча и радость. И мы празднуем сегодня день, когда Спаситель Христос, придя на землю безответным, хрупким младенцем, был встречен ветхозаветной праведностью, ветхозаветной святостью и прозрением — как Господь, пришедший на землю, как Спаситель мира.

Встречей было чудо сотворения мира, когда Господь каждую тварь вызывал к бытию, и каждая тварь из небытия подымалась в бытие, и первое, что случалось, это была встреча с Живым Богом и со всеми другими, уже созданными тварями. Встреча и радость, зрение Божественной славы и еще незапятнанной, совершенной красоты мироздания. Потом эта красота померкла, мироздание было изуродовано, и в этот страшный мир Бог вошел плотью через Рождество Христово. И снова те твари, которые были способны чистотой сердца или глубокой мудростью, или подвижнической святостью узнать Его — Его узнали и поклонились Ему в радости, что спасение пришло. Таковы были простые, чистосердечные пастухи, которым ангелы возвестили Рождество Христово в рождественскую ночь, мудрые волхвы, и теперь — Симеон и Анна, подвигом святости ставшие прозрачными и зрячими.

И все мы призваны к этой дивной встрече, и всем нам дано искать чистоту сердца, глубокую мудрость, которая открывается нам в Священном Писании, и ту чистоту и святость, которая дается только духовным подвигом.

Всем нам открыта встреча как радость, но не все в эту радость вступают. Сегодня мы вспоминаем притчу Христову о мытаре и фарисее. Фарисей делами был праведен, он все творил, что должен был творить праведный человек, жил так, как человеку следовало жить. Но все было в нем отемнено гордыней и самодовольством, чувством, что он своей житейской праведностью получает какие-то права перед Богом. Как сказано в Евангелии, фарисей вошел в церковь, крепко стал на своем месте, оглянулся и, озираясь, осудил всех вокруг себя: благодарю Тебя, Господи, что я не такой, как другие люди, что я праведен перед Тобой, что, конечно, я не такой, как этот мытарь!

А мытарь, который жил скверно, был в презрении у людей, потерял уважение к самому себе, не смел войти в храм, остановился у притолоки церковной, не смел даже поднять глаз своих на небо, а только стоял, сознавая, что храм — удел Божий, освященный, исполненный присутствием Живого Бога, и что туда ему войти нельзя, и бил себя в грудь, и говорил: Господи! Будь милостив ко мне грешному… Он знал, что прав у него нет, что пути перед ним нет, но он знал, что может сделать сострадание, милость, любовь. Верно, он в своей жизни испытал, как его каменное сердце иногда на минуту могло вздрогнуть жалостью, и тогда, как бы наперекор земной правде, он поступал с милосердием и видел радость, и перед ним открывалась надежда других людей. И теперь он сам стоял перед Богом с этой надеждой, что невозможное будет.

Все мы призваны к встрече, все мы призваны, чтобы эта встреча была радостью — только бы мы стали у притолоки церковной, только бы мы сознали, что прав на Бога у нас нет, прав нет у нас на милосердие Божие или на жалость, на любовь людей. Божия милость и человеческая милость и любовь — это бесценный дар, который нельзя заслужить, но который может быть дан и который надо принять благоговейно, на коленях, с изумлением, с благодарностью. И тогда невозможное делается возможным: мытарь вернулся к себе оправданным в большей мере, нежели фарисей, чья праведность несравнима с сокрушенным сердцем грешника.

Вот перед нами путь, вот наша надежда, вот наше призвание. Пойдем же к Господу с этой надеждой, с сердцем сокрушенным, смиренным, ожидающим ласки, прощения и милости, но не в награду, а только как неоплатный дар. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мне пришлось недавно прочесть следующие слова: «Дети чисты сердцем и праведны, и поэтому они ищут правды; взрослые осквернены, и они ищут милости».

В сегодняшнем Евангелии мы находим почву и для того, и для другого отношения к жизни. Но обращаем мы особенно внимание на то, как отец принял своего сына, простил его, сделал его вновь членом своего дома, своей семьи в ликующей радости. И мало обращаем внимание на то, как этот младший сын, подобно нам, изменил своему призванию сына, ушел из отчего дома, растратил все, что ему было дано от отца, и только тогда вернулся в отчий дом, когда его измучил голод, оставленность, одиночество.

Вспомним рассказ, который мы только что слышали, но не мягкими, не ласковыми, жалостливыми словами Спасителя, а с той резкостью, грубостью, с которыми когда-то происходило то, о чем говорил Христос. Юноша вырос, из ребенка он стал молодым человеком. Простая, чистая, светлая, трудолюбивая, строгая жизнь отчего дома ему стала тягостью. И он обратился к отцу с самым, может быть, жестоким словом, которое можно сказать человеку: отец! Дай мне сейчас то, что мне достанется, когда ты будешь мертв. Иначе сказать: отец — твоя любовь, твой кров, наша общая жизнь мне нипочем, ты мне не нужен. Мне нужно только то, чем я могу воспользоваться: плоды твоей жизни, а не жизнь твоя, плоды твоей любви, а не твоя любовь, твоя готовность все отдать нам, твоим сыновьям, но не ты, отдающий все. Отдай мне теперь то, чем я воспользуюсь, когда ты умрешь, когда тебя больше не будет на моем пути.

И отец ни словом не упрекнул своего сына, ни слова ему не напомнил о ласке, которой было окружено его детство, о любви, о тепле отчего дома. Он склонил голову и принял как бы преждевременную смерть, он принял смерть из уст своего сына: пусть буду я для него трупом, мертвым, раз он хочет только того, чем он может воспользоваться из моей жизни. И сын, сбросив одежду отчего дома, грубую, простую, ношенную, нарядился в городскую одежду и ушел.

Разве мы не поступаем так все, в той или другой мере? Но не будем прятаться за слова «в той или другой мере», думая: ну да, может быть, кто-то и поступает так же бессердечно, жестоко, но я только в малой мере подобен блудному сыну, похож на него… Нет, мы все поступаем до страшности подобно ему. Господь нам дает бытие. Он нам дает жизнь, Он дает нам все, чем эта жизнь полна: живое тело, живой ум, живое сердце, свободу определять свою жизнь. Дает любовь, дружбу, родство, красоту окружающего мира, закон правды в наших сердцах — сколько еще другого Он нам дает! И все это нам дано для того, чтобы этот мир снова стал тем раем любви, единства, гармонии, красоты, каким он был замышлен Богом и каким он был, когда Господь всякую тварь вызывал державным словом к бытию.

А что мы из этого мира сделали? Что мы сделали из своей жизни, из жизни каждого человека вокруг нас? Беспечностью, бессердечием, себялюбием, жестокостью мы превратили и превращаем этот мир в ужас. И не только в широком смысле слова, но в самом простом: рушатся дружбы, крушатся семьи, человек в нужде не находит отклика, ум наш не устремлен к высокому, сердце не открыто только ко всему прекрасному, воля наша не направлена к тому, чтобы этот мир стал Божиим миром. Мы, подобно блудному сыну, все берем у Отца, у Бога и, отвернувшись от Него, повернувшись к Нему спиной, идем творить свою волю и строить уродливый мир и уродливое общество и в Церкви, и вне ее. Потому что и среди нас качествует безразличие, себялюбие, а не любовь, та крестная любовь, о которой говорит Христос, о которой Павел сказал: принимайте друг друга, как вас принял Христос (Рим 15:7).

Неужели нам надо ждать того момента, когда истощатся все эти дары, когда ничего не останется у нас, кроме нищенства, когда старость, болезнь, обездоленность, хищничество других у нас отнимут все, и останется только сознание: как мы были богаты, как мы были счастливы под кровом Божиим! — и теперь, когда нам нечего другим давать и с нас ближний ничего не может обманом или насилием сорвать, мы оставлены всеми. Неужели нам ждать момента, когда вдруг мы увидим себя на краю пропасти, когда пропадет в нас и сила, и надежда, когда останется только горькое, упрекающее нас воспоминание о той любви, которая нас взрастила, создав нас, и от которой мы отвернулись, которую мы отвергли, которой мы стали чужие?

Вот о чем говорит нам на пути к Великому посту это Евангелие. И не станем утешаться, что ждет нас Отец с надеждой, с любовью. Он ждет тех, которые покаются. Он ждет тех, которые опомнятся, встанут и в сокрушении сердца, покаянно пойдут к Отцу, признавая, что мы, все мы, но каждый из нас за себя — недостоин быть назван сыном нашего Отца небесного, братом нашего Спасителя Христа. Пока мы не опомнимся, пока мы не встанем и не пойдем к Нему — не станем тешиться надеждой, иллюзией о том, что прощение дается даром. Да, даром, как подарок любви, но в ответ на искренний крик души: каюсь, Господи, прости, прими! Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В одном из апостольских посланий говорится, что каждому человеку надлежит умереть и после смерти — суд (Евр 9:27). И сегодня мы вспоминаем день, который Церковь посвящает Страшному суду. Суд этот страшен не грозностью Бога-Судии, не тем, что мы должны в течение нашей жизни исполнить закон, а тем, что весь суд над нами — это суд о любви: сумели ли мы на земле любить, сумели ли мы на земле быть человечными? Если мы сумели любить и быть достойными имени человека, тогда, как говорит апостол Иоанн, мы прейдем от смерти в жизнь и суд нас минет (Ин 5:24). Но каждый из нас должен испытывать свою совесть и свою душу — как он живет, как он прожил дни своей жизни, многие ли они или малочисленные? Сумели ли мы в эти дни, в эти годы воплотить тайну любви? И в любви так страшно то, что никто не может сказать: я долюбил любимых, я сделал все, что нужно было, мое сердце было до самых глубин открыто и отдано...

В сегодняшнем Евангелии нам говорится, что эта любовь может проявляться так просто: посетил ли я больного, не постыдился ли я заключенного в тюрьме, пожалел ли я по-человечески того, кому нужна была моя жалость? Если я сумел с такой простотой и такой человеческой естественностью любить, тогда я встану с открытым лицом перед Господом, но если я на земле и человеком не сумел быть — как же мне войти в Царство Божие?

И вот почему отцы Церкви нам постоянно говорят: имейте память смертную… Не в том смысле, что мы должны жить как бы под тучей, под страхом, что вот-вот нас или кого-либо настигает смерть, и что будет тогда? — а помнить, что каждое мгновение нашей жизни, каждый миг жизни другого человека может быть последним, что слово, которое я сейчас говорю, должно быть чисто и истинно, должно быть духом и силой, что то, что я сейчас совершаю, должно быть выражением всей глубины правды и любви, которая во мне есть.

Когда человек живет несколько лет с умирающим, так ясно делается, что каждое слово, каждое самое обыкновенное действие может и должно стать выражением всей глубины, всей красоты и правды, которые есть между двумя людьми. Тогда нет вещей значительных и незначительных, самое простое слово может быть словом жизни — и может быть убийственным, холодным словом. И то, как мы принесем человеку его еду, и как мы поправим больному подушку, и как мы прикоснемся его телу, и какими глазами на него глядим, и как звучит наш голос — все это имеет окончательное и порой последнее значение. И это так страшно, и это так дивно!

Но когда умрет человек, у каждого в душе ужас: сколько я пропустил случаев проявить любовь, сколько слов не сказанных или сказанных не так, сколько поступков могло бы быть не совершено, и сколько могло бы быть сделано! И тогда мы с болью в сердце думаем: а теперь поздно!.. И это ложь, это неправда! Поздно не бывает никогда, никогда — потому что Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых (Мк 12:27), потому что все, и усопшие, и на земле живущие, живы для Него, потому что любовь никогда не бывает в прошлом. Никогда нельзя сказать «мы друг друга любили», а только «мы любим друг друга вечной, заветной любовью». И если это так — о, тогда действительно, как говорится в пасхальной службе: пожерта смерть победою. Унесена, как мощным потоком, победой любви, победой Воскресения Христова всякая смерть, всякая разлука, нет прошлого времени, а есть только ныне и во веки веков — даже не будущее, а вечное перед нами. И это так дивно, и такая в этом лежит надежда.

Но опять бывает, что на душе так тяжело. Просишь Бога простить то, что не сделано было, или то, что сделано или сказано было наперекор любви — а как-то не успокаивается душа. Помнится мне человек, который во время Гражданской войны нечаянно в бою застрелил дорогого ему друга. Он молился, исповедовался, каялся, предавался отчаянию и надежде и все-таки не находил покоя. И после пятидесяти лет мы с ним встретились, и он мне рассказал об этом, и я сказал ему то, во что я глубоко верю: что Бог может тогда простить, когда два человека примирились, но не без того, чтобы совершилось это примирение. И он мне с ужасом сказал: «Но как же быть, тот человек умер!». — «Стань на молитву, помолись Господу, а потом обратись к другу, которого ты застрелил, и скажи ему все, что у тебя на душе: и твой ужас перед нежеланной и нечаянной его смертью, и твое отчаяние о непоправимости совершенного поступка, и твои молитвы, которые, казалось бы, остались без ответа перед Богом — все ему скажи, и скажи: „а теперь ты меня прости, и ты за меня помолись“. И пошлет тебе Господь мир и покой и прощение». Он так сделал, и это совершилось.

Любовь не в прошлом, а в настоящем, и во веки веков. Поэтому будем жить этой надеждой, но не будем ждать момента, когда вдруг охватит нас ужас: не поздно ли? — а будем помнить час смертный. Будем помнить, что в нашей власти только теперешнее мгновение, что сейчас я могу сказать истинное, чистое, доброе, одухотворенное слово, или солгать против Бога и моего человеческого достоинства, или смолчать по недостойному страху. Будем помнить, что только сейчас я могу совершить поступок, который может быть воплощением всей моей любви, всего смысла моей жизни, всей глубины моих отношений с другим человеком. Будем жить так, будто каждый из нас может вот теперь перейти в вечность, и помнить, что мы стоим на грани, где каждое слово и действие могут быть завершением, вечной славой нашего общения с человеком. Подумайте о том, как прекрасен может стать мир через это и как глубоки отношения, и как свята жизнь. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Служба прощения — не время, когда священник проповедует другим о том, как они должны прощать друг друга. Это момент, когда он сам становится перед людьми, которых Господь вверил ему доверчиво, надеясь на все от него, для того чтобы он их обдавал светом Божиим и указывал им путь в Царство Небесное. И мне вспоминаются слова одного священника, который служил в Париже, в Трехсвятительском подворье. Незаметный он был человек, но в его завещании есть слова, которые у меня остались в сердце на всю жизнь. Он говорит: «Что такое недостойный священник? Богу он — в омерзение, прихожанам, пасомым он — соблазн, себе он — погибель души».

И каждый священник стоит перед Богом с этим чувством и сознанием, и с этим чувством и сознанием и я теперь стою перед Богом и перед вами. Прощение не заключается в том, чтобы сказать: «Не важно, прошлое прошло». Потому что прошлое не проходит, прошлое остается в нас, пока оно не изжито. А изживается оно подвигом покаяния со стороны грешника и подвигом прощения со стороны его жертв.

И вот с этим я стою теперь перед вами, прося прощения. Прося о том, чтобы вы с великодушием, милосердием, состраданием обратились к Богу и сказали: да, Господи, он не оказался достоин того величайшего священнического призвания, которое Ты возложил на него, но мы готовы понести последствия его недостоинства и простить... Простить не значит забыть. Простить — значит с состраданием, с болью в душе сказать: когда придет Страшный суд, я встану и скажу: не осуди его, Господи! Лучшего он сделать не мог, но меня он научил евангельскому слову, молитве, может быть, жизни, а главным образом он меня научил состраданию, научил жалеть его в его греховности, жалеть каждого человека, который рядом со мной стоит, не несмотря на его грехи, а именно потому что он грешен и потому что ему нужно, чтобы каждый из нас друг друга тяготы носил, потому что в этом мы исполним закон Христов.

Мы будем подходить к иконе Спасителя. Его смерть — плод человеческой греховности и в каком-то смысле моего греха, моей греховности. Будем подходить к иконе Божией Матери и просить Ее молитв, прощения, помилования. Как один подвижник сказал: если Она тебе может простить смерть Своего Божественного Сына, то никто тебя осудить не сможет… Но так же примем друг друга, не на мгновение, а на жизнь, по-новому, вот сейчас, когда будем просить прощения у Бога за себя и друг за друга. Примем, если нужно, как крест, а если нужно, как радость и вдохновение, и пойдем вместе с верой, с надеждой, с радостью, с доступной нам любовью в Царство Божие, которое не когда-то придет, которое приходит в душу каждого человека, когда эта душа откроется Богу и примет Духа Святого молитвами Богородицы, силой Креста. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы празднуем сегодня день Торжества Православия над неправдой, над ересями, над лжеучениями. Но мы не празднуем торжество православных над другими людьми, а ликуем о том, что Бог из столетия в столетие нашел в нашей среде людей, так глубоко Ему преданных, так способных Ему приобщаться, Его познавать, что Он открыл нам, порой непросвещенным, порой с затуманенным сердцем и умом, истину о Себе.

И сегодня мы ликуем о том, что Господь так милостив, столько в Нем любви и снисхождения, что Он стал открываться из столетия в столетие каждому человеку, который свое сердце Богу откроет и очистит свое сердце и свою жизнь ради того, чтобы быть достойным Христовой любви, Его крестной смерти, Его Воскресения. Это дивный день, когда мы говорим и торжествуем о победе Бога над ложью, которая, как туман, распространилась по всей земле через человеческую неправду и греховность.

И сегодня мы должны вспоминать с особенной любовью и благоговением тех святых, которые так глубоко вросли в тайну Божию, которые так подвижнически открылись Ему, что Он мог через них приобщить нас истине. Поэтому будем сегодня с благодарностью относиться к ним — к святым, подвижникам, к простым людям, которые Бога познали и разделили с нами знание о Нем. Будем их благословлять и благоговеть перед ними. Но этого недостаточно, если мы хотим быть их последователями, наследниками, их учениками. Мы должны научиться тому, как открыть свое сердце, свой ум Богу, чтобы Он в нас влил свет, чтобы и мы познали Бога со всей глубиной, с которой Он хочет нам открыться. Поэтому будем ликовать о торжестве Православия над нами, православными, о победе Божией над нами. И из благодарности все знание о Боге, которое Церковь собрала за тысячелетия, будем щедро давать тем людям, которым Бог нужен, потому что тысячи и тысячи людей нуждаются в познании истины о Боге, о человеке, о жизни.

Давайте примем этот дар Божий и будем его широко раздавать, не кичась тем, что мы православные и что мы участники в торжестве Православия, а смиренно помня, что это — дар Божий, который мы в глиняных сосудах несем и можем дать, как животворную воду, тем людям, которые жаждут и жаждою умирают. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Каждый год в первую неделю Великого поста мы отмечаем праздник Торжества Православия. И каждый год мы должны задумываться о его значении — не только как исторического события, но и о том, что оно значит лично в нашей жизни.

Прежде всего мы должны помнить, что торжество Православия не означает торжества православных над другими, что это — Торжество Божественной Истины в сердцах тех, кто принадлежит Православной Церкви и кто свидетельствует об открытой Богом Истине во всей ее целостности и прямоте.

И поэтому мы должны сегодня от всего сердца поблагодарить Господа за то, что Он разогнал тьму в умах и сердцах тысяч и тысяч людей, что Он, Который есть Истина, дал нам возможность этой совершенной Божественной Истине причаститься.

Установление этого праздника явилось законным признанием иконопочитания. Почитая святые иконы, мы исповедуем, что Бог — невидимый, невыразимый, Бог, Которого мы не можем постичь, — действительно стал человеком, принял человеческую плоть, жил среди нас в смирении, простоте, но также и во славе. И исповедуя это, мы поклоняемся иконам не как идолам, но как свидетельствам Истины Воплощения.

Почитая иконы, мы не должны забывать, что мы поклоняемся не нарисованным на дереве изображениям, а Самому явившемуся в мир Богу. Каждый из нас, все мы были созданы по образу Божию. Все мы — ожившие иконы, и это на нас налагает огромную ответственность, потому что иконы могут быть повреждены, превращены в карикатуры, поруганы. И мы должны задуматься над собой и задаться вопросом: достойны ли, способны ли мы называться «иконами», образами Божиими?

Один западный писатель сказал, что окружающие люди, встречая христианина, должны видеть в нем прообраз, отражение чего-то, с чем они никогда раньше не сталкивались, что разница между христианином и нехристианином настолько велика, разительна, насколько велика разница между статуей и живым человеком. Статуя может быть красивой, но она сделана из камня или из дерева, и она мертвая. Живой человек может сразу показаться не таким прекрасным, но окружающие должны (подобно тем, кто почитает святые, освященные Церковью иконы) увидеть в нем сияющее присутствие Святого Духа, Бога, открывающего Себя в смиренном виде человеческого существа.

До тех пор, пока мы не сможем быть для окружающих такими, мы не справились со своей задачей, наша жизнь не является свидетельством Торжества Православия, мы лжесвидетельствуем. И таким образом, все мы и каждый из нас в отдельности несем на себе ответственность за то, что несмотря на существование миллионов христиан в мире, мир не видит в этих воистину глиняных горшках (2 Кор 4:7) Божиего присутствия — святого, славного, способного преобразить этот мир.

Эта правда о нас, правда и о наших церквах. Наши церкви были призваны Христом как братские общества христиан стать единым телом, все члены которого объединены друг с другом всеобъемлющей, жертвенной любовью, которая есть Божия любовь к нам. И Церковь была призвана и до сих пор призывается быть общностью людей, чья отличительная черта — быть воплощением Божественной любви.

Увы, то, что мы видим в наших церквах — это не чудо Божественной любви, которая должна была бы выливаться из наших сердец и изменять мир. К несчастью, с самого начала храмы строились по образу государства, то есть иерархически, строго, формально, и из-за этого мы в действительности не смогли стать похожими на общества первых христиан. И мы должны научиться воссоздавать то, что Господь заложил в нас и что когда-то существовало: воссоздать общины, церкви, приходы, епархии, патриархаты, всю Церковь таким образом, чтобы вся жизнь, вся реальная жизнь была пронизана любовью.

Но увы, мы этому еще не научились. Так что когда мы празднуем Торжество Православия, мы должны помнить, что Господь победил, что мы являемся свидетелями Истины, Божией Истины, Его Самого, воплощенного и явившегося. Да, есть большая награда для всех нас и для каждого в отдельности, но мы своею жизнью не должны давать тому ложного свидетельства.

Какой-то западный богослов сказал, что даже если мы изложим всю суть Православия, но в то же самое время исказим ее, живя по-иному, то наша жизнь засвидетельствует обратное: все это были слова, а не действительность. Мы должны в этом каяться, мы должны измениться так, чтобы при встрече с нами люди видели Божественную Истину, Божий Свет, Божию Любовь — во всех и в каждом из нас. И до тех пор, пока это не совершится, нельзя говорить, что мы принимаем участие в Торжестве Православия. Господь восторжествовал, но Он нас поставил, чтобы через нас мир узнал об истинной жизни.

Так давайте научимся жить по Евангелию, которое является Истиной и Жизнью, не в одиночку, а вместе строить общества христиан, которые будут свидетельством этой евангельской Истины, так, чтобы мир, глядя на нас, мог сказать: «Давайте обновим все устаревшее и станем новым обществом, в котором Божии заповеди, жизнь по Богу смогли бы стать реальностью и восторжествовать!». Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В одной из древних рукописей Евангелия говорится, что спросили Спасителя Христа: когда же придет Царство Небесное? И Он ответил: Царство Небесное уже пришло там, где двое — не двое, а одно.

В сегодняшнем Евангелии мы читаем, как по вере четырех его друзей был исцелен человек, парализованный уже много лет. И часто ставится вопрос: каким образом вера одних совершила исцеление, спасение другого? Это стало возможно именно потому, что соединить людей в одно может только любовь, а когда любовь соединила двух, трех, множество людей, то уже настало Царство Божие, те условия, в которых Господь может свободно действовать, потому что Он свободно принят Своей тварью.

Как просто могло бы быть, чтобы и в нашей среде милость Божия сходила на каждого из нас, если между нами есть такая крепкая и такая ответственная любовь, какую проявили эти четыре друга парализованного человека. Они не взмолились Богу, они не пошли ко Христу с просьбой прийти и исцелить больного. Они принесли больного, всячески старались этого больного человека поставить перед Христом, Богом, и когда это оказалось невозможным из-за толпы, они прокопали крышу дома, чтобы спасти своего друга.

Часто ли кто-либо из нас такую заботливость проявляет о своем ближнем, даже о друзьях? Разве не разбивается наша готовность, даже там, где мы верим, уверены, что может быть помощь, о то, что мы называем «непреодолимыми препятствиями»? Таких нет. Если бы только мы любили друг друга, то все было бы возможно, потому что сила Божия совершается в немощи, и потому что, по слову апостола Павла, вернее, по слову Духа Святого в нем, все нам возможно в укрепляющем нас Господе Иисусе Христе (Флп 4:13).

Подумаем же теперь о том, какова наша община, каковы наши семьи, каковы наши дружбы. Так ли они скреплены любовью, чтобы можно было сказать: Царство Божие уже пришло среди этих людей — в семье, среди друзей, в приходе, вокруг нас, потому что они уже не множество, а одно, то Царство, где совершается чудо Божественной гармонии. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы празднуем сегодня день святого Григория Паламы. Он кончил свою жизнь Фессалоникийским архиепископом, но до того он был учеником монашеской традиции Афонской горы. Его богословие всеми своими корнями уходит в опыт подвижников и святых. Сердцевина его учения такая для нас важная, такая для нас значительная — свидетельство об опыте всей Православной Церкви о том, что Бог не замкнут в Себе Самом, не пленник Своей Божественном природы. Будучи любовью, то есть торжеством и полнотой жизни, Он и в Себе живет, и, как бы переливаясь через край собственного Своего бытия, достигает нас, приобщая нас и в таинствах, и через молитву, и через непосредственное, непостижимое Свое действие Себе Самому, тому, что мы называем животворящей благодатью. Мы живы этой благодатью, но живы мы не земной и естественной жизнью: благодатью мы делаемся уже людьми, принадлежащими будущему веку. Святой Григорий нас учит тому, что благодать нам дается не за подвиг, но дается в ответ на человеческий крик, на человеческую мольбу, на человеческую тоску по Боге, Который открывает наши души глубоко и делает их богоприимными, способными принять Бога как желанного гостя, как царя, как жизнь.

Такая открытость души не достигается, однако, одной тоской по Боге. Христос говорит: Блаженны чистые сердцем, они Бога узрят (Мф 5:8). Эта чистота сердечная достигается подвигом. И хоть не за подвиг нам дается благодать, но без труда и подвига мы неспособны ее принять. Бог Духа Своего дает без меры, но мы принимаем Его в меру нашей открытости Ему. Мы должны бороться строго, трезво, без пощады к себе против всего того, что затемняет ум, что омрачает сердце, что искривляет волю, что дает власть над нами чему бы то ни было, кроме Самого Бога. И это требует раньше всего решимости — решимости свою жизнь сделать такой, чтобы она могла вместить сначала послушливость Богу, затем какую-то приобщенность Ему в мысли, в сердце, и затем — чудо Боговселения, когда Бог соединяется с нами так, как огонь пронизывает собой железо.

Но огонь не вдруг охватывает дерево и не вдруг проходит до самого сердца железа, это делается постепенно. И мы должны содействовать — отдачей себя Богу все больше и больше — этому покорению нас самих Божественной благодатью и Божественным присутствием. В одном из своих сочинений святой Григорий говорит о том, что мы призваны стать совершенно прозрачными, как хрусталь, через который может свободно литься Божественный нетварный свет. И, увы (говорит он), мы непрозрачны, мы потемнены, есть в нас густота, непроницаемость. И поэтому благодатный свет, Божественный огонь касается нас только на поверхности нашей, обжигает порой, а порой обогревает, Своим светом делает очевидными изъяны, недостатки, порчу, но вместе этим же светом являет и блестки золота и серебра, и самоцветных камней, которые эта почва нашей личности, и души и тела, в себе содержит.

И вот подвиг всей жизни в том, чтобы стать прозрачными, настолько прозрачными, чтобы свет Божий лился через нас, пронизывал нас до самой сердцевины, насквозь и изливался на все твари Божии. Научимся призыву святого Григория к подвигу, поймем, в чем заключается задача нашей жизненной борьбы: стать такими чистыми сердцем и умом, чтобы, как через хрусталь, лился свет, пронизывало тепло. Вдохновимся и тем тоже, что Бог нас зовет к такому глубокому, глубинному общению с Собой, что мы призваны, через приобщенность благодати, стать участниками самой Божественной природы (2 Пет 1:4). Разве не стоит для этого жить? Разве это не призвание, стоящее того, чтобы отложить всякое земное попечение ради того, чтобы земля стала небом и чтобы мы стали гражданами вечного Царства? Но не рабами, не слугами, а детьми Живого Бога, братьями Христовыми, детьми Отца. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В течение подготовительных седмиц к Великому посту Церковь призывает нас к углубленному самоиспытанию, к внутренней, глубокой скорби о наших грехах и к твердому решению начать новую жизнь. В течение же самого поста Церковь представляет перед нами, неделя за неделей, дела Божии. Сила Божия раскрывается перед нами, победа Божия провозглашается, чтобы нас утешить от той тьмы и того полумрака, которые мы в себе увидели, и подбодрить нас, и возвестить нам, что все возможно Богу, что сила Божия в немощи совершается, что все нам возможно в укрепляющем нас Иисусе Христе, как это явлено во святых.

И сегодня, когда мы поклоняемся Кресту, это поклонение совершается во свете торжества и победы. Через короткое время — о, как скоро! — мы станем перед лицом Креста Господня и будем вглядываться в то, чего стоит Богу эта Его спасающая крестная любовь. Но сегодня Крест обращен к нам как обещание жизни, как победа над смертью, как поражение диавола и зла, как надежда, как радость. Действительно, мы можем сказать сегодня, что Крест — венец чудес Христовых. Мы можем с радостью думать, что потому можем надеяться на спасение, потому спасены, что мы так Богом любимы: мы любимы так, что цена каждого из нас в глазах Божиих — вся жизнь, вся страсть, вся смерть Господа Иисуса Христа.

И если так нас любит Бог, то разве можем мы не надеяться? Как можем мы колебаться, и как можем мы не ответить на такую любовь всей жизнью, всей душой, всем разумом и сердцем, всей волей и крепостью своей?

Сегодня, на полпути до конца поста, Крест нам говорит, что те обетования, которые нам даны, те победы, которые одержаны Богом во святых, тот путь, который святые нам указывают жизнью и словом, — все это зиждется на Божественной, крестной любви к нам. Спаситель говорил Своим ученикам незадолго перед Своим страданием: Никто Моей жизни у Меня не отнимает — Я даю, отдаю ее свободно (Ин 10:18). Так отдать жизнь можно только по предельной любви.

И эта любовь коренится в самой тайне Троичного бытия. В начале всенощной мы восклицаем: «Слава Святей Единосущней Животворящей Нераздельней Троице!», — провозглашая тайну Божию, и одновременно священник кадилом творит крест, как бы вписывает Крест в тайну Божественной любви: потому что от века, извечно Сын Божий является Агнцем, закланным до создания мира во спасение этого мира.

Как это дивно! С какой благоговейной благодарностью должны мы поклониться этому Кресту, который есть Крест Божий — и спасение наше! Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Праздники бывают разные. Иногда душа бывает так исполнена радостью, восторгом, умилением, что человек остается праздным, потому что слишком переполнено сердце, слишком велика радость. Иногда человек остается праздным, потому что горе так глубоко, скорбь так глубока, что не поднимется рука на труд, на работу. И в празднике Благовещения Божией Матери переплетаются таинственно и страшно, страшно и дивно эти два настроения. С одной стороны — как не ликовать, как не изумляться и не трепетать при мысли, что глас Господень достиг Пречистой Девы Богородицы, и ангел возвестил Ей, что Сам Бог через Нее станет человеком, войдет в этот мир, и что приходом Божиим весь мир будет преображен. Мир уже не будет стоять лицом к лицу со своим Творцом только в трепете и благоговении, но будет ликовать, что в нем, в его сердцевине — Сам Бог. Мир будет ликовать не только о том, что человек так велик, что Бог мог с ним соединиться, но вся вещественная, видимая тварь таинственно соединена с Ним.

Но в Благовещении радость не только о том, что к нам обратился Господь всей Своей любовью, отдает Себя нам безграничной лаской. Радость наша о том, что нашелся человек, Дева из народа Израильского, Которая так возлюбила Бога всем сердцем, всей мыслью, всей крепостью, всей плотью Своей, что Она могла сказать Архангелу в ответ на его страшное и дивное благовестие: Се, раба Господня, да будет мне по слову твоему (Лк 1:38). В Ее лице все человечество отдало себя Богу, все человечество открылось Богу и сказало: прииди! И да будет мне по воле Твоей!

Но что случилось по воле Господней? Как позже возвестил Симеон Богоприимец, меч прошел Ее сердце, когда Ее Сына распинали на Кресте (Лк 2:35). Позже пришло время, когда Сын Божий, ставший Сыном человеческим, жизнь Свою по любви к нам отдал за нас.

И это сочетание дивной Божественной любви в такой простой ласке и отдаче Себя Божией Матери и в таком страшном подвиге крестной, самозабвенной любви на Кресте вызывает в нас ужас и трепет, которые переплетаются с нашим ликованием.

Мы сейчас в Великом Посту. Весь Пост устремлен к Воскресению Христову. В течение первых недель Церковь обращает наше внимании на те грехи, которые отдаляют нас от Бога, а потом вдруг раскрывается перед нами, неделя за неделей, что Бог делает, что Он творит, чтобы нас спасти: Торжество Православия, Торжество Бога в человеческих сердцах, которые Его воспринимают, любят, отдаются Ему и познают глубины Божии. Праздник святителя Григория Паламы, который провозвестил нам, что благодать Божия — это не только дар, это — Сам Бог, отдающий Себя безгранично нам. А теперь праздник Благовещения: приход Самого Христа, отдача Богом Самого Себя нам.

И вот мы на пути к Воскресению Христову. Приближается праздников Праздник, Торжество из торжеств, когда весь ужас, весь трепет и страх и Благовещения, и выноса Креста, и Распятия вдруг воссияют торжеством. Воскрес Христос, уже смерть над Ним не имеет власти, уже Он победил грех, смерть. Уже нет между Богом и человеком непроходимой бездны, уже в Нем человек вошел не только в вечную жизнь, но в глубины Таинственной Божественной Троицы, на престоле Божием, Воскресением и Вознесением Его, воссел в плоти человеческой Сын Божий. Вся трагедия сейчас разрешилась победой и торжеством, мы ликуем об этой победе, мы поем, что воскрес Христос, что уже мертвых ни един во гробе, что весь ужас — в прошлом. А вместе с этим в каком страшном и ужасном мире мы живем! Любовь Божия нам дается — но принимаем ли мы ее? Бог стал человеком, чтобы мы стали Его братьями и сестрами и стали Божественными людьми на земле, осиянными, пронизанными вечной Божественной жизнью, — а мы?

И вот мы все продолжаем выносить Крест, и все еще, празднуя Благовещение, помним, что Божией Матери меч прошел, пронзил сердце. Разве этого недостаточно, чтобы нас побудить жить той новой, Божественной жизнью, которую нам Господь дает в Своем Воскресении? Разве мы напрасно поем: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробах живот, жизнь даровав? Нет, это — правда! Поэтому будем устремляться не только к празднику Воскресения Христова, но к самой его реальности в приобщении Божественной, вечной жизни. А потом, охваченные, как пожаром, жизнью Христовой, жизнью Божией, выйдем в жизнь земли, в мир, который сейчас все еще в потемках, во мраке, в страдании. Выйдем в эту жизнь, как Христос в нее вошел, чтобы жизнь нашу всю, без остатка, отдать ради веры в человека, ради веры в Бога, ради победы любви, ради вечной жизни и торжества. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Чем ближе мы становимся к страшным и дивным дням святой Страстной седмицы, тем все меньше хочется говорить и все больше хочется молчаливо, трепетно восходить во Иерусалим вместе со Христом, чтобы в пестрой, неопределенной толпе окружающих Его людей найти свое место, моля, чтобы это место было среди Христовых учеников.

Сегодня мы впервые слышали, как Христос, восходя к последней Своей Пасхе в Иерусалиме, говорил Своим апостолам, что Сын человеческий — Он Сам — будет предан в человеческие руки и что руки эти окажутся жестокими руками врагов, что этими руками Он будет бит по щекам, что этими руками Он будет распят на кресте, но что в третий день победит Бог и Он воскреснет (Мк 10:32—45). И хотелось бы призвать каждого из вас — как самому хотелось бы — изо дня в день идти к Страстной седмице, а затем и к Святой Пасхе, следуя за Христом, ни в какой день не забывая, что, пока я занят своими делами, Христос шаг за шагом идет к страстной Своей смерти ради меня.

За последние полстолетия миллионы людей так жили: думая о том, что кто-то очень им близкий — муж, отец, брат, жених, сестра, мать, невеста, подруга — находится в тисках смерти, в руках мучителей и постепенно восходит к конечному, предельному испытанию человеческой верности и человеческой любви, к поистине мученической смерти. Эти миллионы друзей и родных и любящих никогда, в течение порой многих лет не могли забыть о том, где любимый и куда его влекут.

Неужели мы не можем в своем сердце найти подобной любви, подобной заботы о Христе, какую мы проявили бы молитвой, слезами, мукой сердечной, трепетным ожиданием, борьбой надежды и отчаяния, если бы кто-либо из наших близких и родных восходил к страшной смерти? Христос нас так возлюбил, что Он Свою жизнь отдал за нас, — отдал свободно, никто ее у Него не вырывал, никто Его не понуждал. Он вошел в жизнь земную для того, чтобы умереть смертью каждого из нас, чтобы мы поверили, могли поверить в бесконечность, в непобедимость Божией Любви. Чтобы мы могли поверить в свое человеческое достоинство, чтобы мы поняли, как мы Богу дороги, как много значим для Него (и, следовательно, должны бы значить друг для друга) и что цена каждого из нас — вся жизнь, все страдание, вся смерть Сына Божия.

Если бы только мы помнили об этом своем достоинстве и выросли в меру этого достоинства своего! Если бы только мы помнили, как мы любимы и какой ценой, то наступающие дни и недели стали бы глубокими, и жили бы мы собранно, вдумчиво, не под мраком грядущей смерти Христа, а во свете этой крестной божественной любви, не в отчаянии о том, что мы — причина смерти Христовой, а в изумлении, что Бог так умеет любить и что мы так значимы, так велики в Его глазах. Тогда, может быть, и начали бы мы жить достойно Божией любви, достойно нашего человеческого величия.

Вступим же теперь в эти наступающие, в наступившие уже дни восхождения Христова во Иерусалим к последней Его Пасхе. И когда наступит Страстная, когда будем мы перед лицом — больше, чем перед лицом: когда мы будем вовлечены во все события этих страшных и дивных дней, может быть, мы тогда, воедино со Христом, воедино с Материю Божией, заодно с учениками, вместе с грешниками, возлюбившими Его благодарной, трепетной, ликующей любовью, которая изменила всю их жизнь, пройдем через эти дни и встанем перед славой Воскресения. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодня, с нынешнего дня, Христос вступает не только в Свои страдания, но в то страшное одиночество, которое Его окутывает в течение всех дней Страстной седмицы. Оно начинается с недоразумения. Люди ожидают, что вход Господень в Иерусалим будет торжественным шествием политического, народного вождя, который освободит свой народ от гнета, от рабства, от того, что они считали безбожием, потому что всякое язычество, идолопоклонство есть отрицание Живого Бога.

Это одиночество разовьется дальше в страшном непонимании даже со стороны Его учеников. На Тайной вечери, когда в последний раз Спаситель будет с ними говорить, они все время будут недоумевать о смысле Его слов. И дальше, когда Он войдет в Гефсиманский сад, чтобы стоять перед грядущей на Него страшной смертью, ученики, которых Он избрал, Петр, Иоанн и Иаков, самые Ему близкие — заснут от уныния, и от усталости, и от отчаяния...

И, наконец, последним шагом в это одиночество будет крик Христов со креста: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты меня оставил? (Мк 15:34). Оставленный людьми, отверженный израильским народом, Он вступает в предельную оставленность и умирает без Бога, без людей, один, только со Своей любовью к Богу и со Своей любовью к людям, умирая ради одних, умирая во славу Другого.

Начало страстей Господних — сегодняшнее торжественное Его шествие. Люди ждали царя, вождя — они нашли Спасителя душ их. Ничто так не ожесточает человека, как потерянная надежда, как разочарованная надежда. И этим объясняется, что люди, которые так Его встречали, которые были свидетелями воскрешения Лазаря, чудес Его над людьми, слышали Его учение, восхищались каждым Его словом, были готовы стать Его учениками, лишь бы с этим шла победа, — эти люди от Него оторвались, отвернулись и стали через несколько дней кричать: Распни, распни Его! (Мк 15:13). И Христос провел все эти дни в одиночестве, зная, куда Он идет, и оставленный всеми, кроме Божией Матери, Которая молчаливо стояла поодаль, как в течение всей Своей жизни, соучаствовала в Его трагическом восхождении ко Кресту. Божия Матерь, Которая приняла Благовестие, но также безмолвно приняла пророческое слово Симеона о том, что и Ей пройдет меч через сердце (Лк 2:35).

В течение этих дней мы будем присутствовать — не только вспоминать их, но присутствовать! — при Страстях Господних. Мы будем частью толпы, которая окружала Христа, Его учеников и Божию Матерь. И когда мы будем слушать евангельское чтение, слышать молитвы Церкви, когда, образ за образом, пройдут картины этих страстных дней — станем каждый день себе ставить вопрос: а где я, кто я в этой толпе? фарисей? книжник? изменник? трус? кто?.. Или стою я среди апостолов — но и они были побеждены страхом! Петр трижды отрекся, Иуда предал, Иоанн, Иаков и Петр заснули, когда Христу больше всего нужна была человеческая любовь, другие ученики бежали — никто не остался, кроме Иоанна и Матери Божией, тех, кто связан был со Христом такой любовью, которая не боится, такой любовью, которая готова все разделить.

И снова поставим перед собой вопрос: кто мы, где мы? Где находимся мы в этой толпе? Стоим ли мы с надеждой или с отчаянием? А если мы стоим с бесчувствием, то мы тоже — часть той страшной толпы, которая окружала Христа, которая перемещалась, слушала — и уходила, как мы будем уходить из храма. Будет стоять Крест здесь в четверг, мы будем читать Евангелие о Кресте, о распятии, о смерти — и что потом будет? Крест останется стоять — а мы пойдем на отдых, пойдем домой, пойдем ужинать, спать, отдыхать, готовиться к утомлению следующего дня. А Христос в это время на Кресте, Христос во гробе. Какой это ужас, что мы не можем, как и ученики в свое время, единого часа, одной ночи с Ним провести… Подумаем над этим; и если мы не способны сделать ничего, то хоть поймем, кто мы, где мы, и обернемся ко Христу хоть в последний час с возгласом, с молитвой разбойника: Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем! (Лк 23:42). Аминь.

Мы читали, слушали замечательные слова, которые должны служить как бы программой для всего времени впереди: Воскресения день и просветимся торжеством… «Воскресения день» не только потому что Христос воскрес, но потому что если Он воскрес, если мы действительно ликуем о том, что смерть не сумела победить Бога, сокрушить любовь, то и мы можем жить, и жить не холодной, не безразличной друг ко другу жизнью, но жизнью ликующей, жизнью Божией, которую Он отдавал для каждого из нас.

И дальше сказано: Друг друга обымем… Кто бы ни был около нас, кто бы ни был частью нашей жизни, примем его как человека, которого Христос так возлюбил, что умер за него и воскрес для того, чтобы с ним поделиться Своей вечной жизнью.

Скажем друг другу: братия! И все простим друг другу Воскресением. Все простим друг другу… Мы все друг друга унижаем, обижаем, мы страдаем друг от друга, но если мы действительно понимаем, что Христос умер, чтобы мы жили, что Он воскрес, чтобы мы разделили с Ним Его вечную жизнь, мы можем друг друга простить, мы можем друг друга принять. И тогда мы сможем сказать действительно, что Христос воскрес из мертвых, что Он попрал смертью Своей смерть и что Он нам дал жизнь. Пусть это будет нам заповедь Божия на наступающий год: обымем друг друга, простим друг друга, примем от Христа Его прощение и разделим его с другими. Аминь!

По окончании заутрени Владыка Антоний прибавил: Сейчас священники выйдут приветствовать вас этими самыми ликующими, самыми радостными словами человеческой истории — что Христос воскрес, что человеческий грех, человеческое зло не смогло обречь Его на окончательную смерть. У меня не достанет сил выйти и приветствовать вас, но от всего сердца я приветствую каждого из вас и благодарю вас за ваше бесконечное терпение ко мне.

ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В первый раз мы слышим в Евангелии исповедание Христа Господом из уст Нафанаила, который стал апостолом Христовым. Его привел к Спасителю его друг, и Христос засвидетельствовал перед всеми: «Вот израильтянин, в котором нет лицемерия и неправды». На эти слова Нафанаил отозвался удивлением: «Откуда Ты меня знаешь?». И последовал ответ Христов, такой таинственный по отклику, который он имел в сердце Нафанаила: «Когда ты был под смоковницей, Я видел тебя» (Ин 1:43—51).

Что же в этом могло быть удивительного? Христос мог естественно видеть человека, находящегося под сенью дерева. Но в рассказе о жизни апостола Нафанаила мы читаем, что, по его собственным словам, в то время, когда позвал его Филипп, Нафанаил как раз размышлял о приходе Спасителя Миссии и молился, чтобы это случилось. И когда он услышал слова Спасителя, что Господь его видел, он не подумал, что Спаситель человеческим Своим взором его обнаружил под смоковницей, а всем своим внутренним существом ощутил и понял, что Он — Тот, к Кому была обращена его молитва, и он преклонился перед Христом и засвидетельствовал, что Он — Мессия и Сын Божий. Это первое свидетельство говорит нам о том, что Нафанаил Его узнал Богом и Господом своим, потому что как бы прозрачно, несмотря на тяготу плоти, он узнал в Нем Бога, Духа Животворящего, как называет Спасителя апостол Павел (1 Кор 15:45).

И второй раз мы слышим подобные слова: Господь мой и Бог мой. Их произносит Фома (Ин 20:28). Христос ему явился во плоти, но на этот раз Фома Его видит уже прошедшим через смерть и воскресшим, и теперь не ощущение Духа Животворящего, а познание, что Находящийся перед ним жив, хотя и прошел через ужас смерти, заставляет его свидетельствовать о Христе. Здесь как бы плоть Христова, таинственно живая, несмотря на то, что она легла во гроб, оставшаяся нетленной, ибо была пронизана Божеством, — эта плоть свидетельствует о Божестве Иисуса Христа, о силе Божией, о том, что Он — поистине Дух Животворящий, ставший человеком, победивший смерть, воскресший из гроба, начаток мертвых, воскреситель всех, Тот, Который придет в конце времен и даст жизнь вечную всему миру.

Примем же эти оба свидетельства — и Нафанаила, и Фомы. Один познал Его Духом Животворящим, другой узрел воскресшую, нетленную плоть Сына Божия, ставшего Сыном человеческим. Неужели нам мало этого свидетельства тех, кто мог сказать, что они свидетельствуют о том, что их очи видели, уши слышали, руки осязали (1 Ин 1:1)? Тех, которые всем опытом своего человечества и Духа, живущего в них, познали Христа Богом и Господом своим? Какое дивное нам свидетельство, какая радость, что мы можем на его основании веровать и ликовать о том, что воскрес Христос, что мертвый ни один во гробе, что жизнь торжествует. Верить, что нам дан мир, который мир сей не может ни дать, ни отнять, что над нами благодать Господа нашего Иисуса Христа, что с нами любовь Бога и Отца, что среди нас и в нас Дух Святой! Слава Богу за все! Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы сегодня молитвенно и благоговейно вспоминаем святых жен-мироносиц.

Жены-Мироносицы одни остались у креста Господня вместе с Божией Матерью и святым Иоанном, юнейшим учеником Христа, которого Евангелие называет любимым и любящим (Ин 13:23). Апостолы бежали, остались одни женщины. Почему это могло случиться?

Не потому ли, что апостолы собрались вокруг Христа, пораженные Его личностью, убежденные умственно Его учением и видя в Нем того, который пришел и освободит израильский народ от римского плена и восстановит царство Израиля. Они переживали Его как своего наставника, учителя, но вместе с этим они до конца не поняли, Кто Он. Жены-мироносицы и многие женщины, которые были вокруг них, не ожидали от Спасителя Христа никакой политической деятельности, никакого государственного переворота: для них, в их сердце, которое сумело отозваться на личность и на учение Спасителя, было достаточно того, кем и чем Он был. Они через тонкий покров Его плоти прозревали сияние Божества. Для них было достаточно того, что Он Своим словом, Своим взором, Своими действиями вырвал их из гнета временной жизни, из плена греха, из плена и порабощения человеческого и сделал их достойными Царствия Божия. Для них было достаточно, что Он открыл перед ними вечность и что эта вечность разорвала как бы границы времени и пространства, и теперь через Него, благодаря Ему они принадлежали Божественному миру.

Этого было для их сердец достаточно, они не искали земной победы. И поэтому когда ученики Христовы, сломленные Его будто поражением, бежали, укрылись от гнева еврейского, женщины не ушли никуда. Для учеников Он был пораженный вождь, для жен-мироносиц Он был тот же самый: Господь Иисус Христос, Спаситель, начаток жизни вечной для них.

И среди них одна выделяется особенно, которую мы также сегодня вспоминали: это Мария Магдалина. Она была грешница, и ее Христос извлек из глуби греха и поставил в область чистоты, целомудрия, веры и любви. Христос в Евангелии говорит: кому много прощается, тот много любит (Лк 7:47). Ей простилось много, больше, чем другим праведным по-человечески женщинам и мужчинам. Ей простилось то, что ее влекло в вечную погибель, она восстала из мертвых еще до Воскресения Христова. Она стала живым, другим человеком раньше чем стать человеком Божиим во Христе и Духе Святом.

И поэтому мы ее видим у гроба, одну, единственную, плачущую среди ночи, плачущую о том, что ушел от них — и не только от нее, а от них всех — Господь жизни. И когда она услышала слова Христа воскресшего, слова Христа, говорящего: О ком ты плачешь, кого ищешь? — то среди слез своих, закрывавших ее взор, из глубины и тьмы своего горя и отчаяния она не узнала Его голоса: У меня отняли Господа моего, и я не знаю даже, куда Его положили! И Христос одним словом рассеивает весь мрак и открывает новую жизнь: Мария! — говорит Он ей. Он говорит ей это слово, которое все вокруг произносят, но Он говорит так, что это слово, ее имя дошло до глубины ее существа, и не было в ней сомнения, кто это слово произнес. И она наклонилась перед Ним: Господь мой! Бог мой! Учитель! — и хотела прикоснуться, хотела взять в свои объятия Его ноги, облобызать их. Но Христос знал, что она как бы еще привязана к Его телесному существованию, тогда как перед ней предстоял тот мир, где все телесное станет духовным; не переставая быть телесным, но уже принадлежа к миру вечности: Не прикасайся Мне, Я еще не взошел ко Отцу Моему, — но иди к братии Моей и скажи им (Ин 20:11—18).

И она поспешила с этой вестью. Она не сразу сумела это сказать, ученики не смогли поверить, потому что они другого ожидали. Она не ожидала другого — она ожидала живого Христа, жизнь, ворвавшуюся в область смерти, вечность, ворвавшуюся в область времени и пространства, Бога, вступившего в Свои права в мире, откуда Он был извержен человеческим грехом, человеческой неверностью, человеческим предательством. И она пришла к ним с вестью, которая из недели в неделю теперь до дня Святой Троицы будет греметь в нашем храме о том, что воскрес Христос: Христос воскресе! — Воистину воскресе! И понесем эту весть в жизни и в сердцах, не потому что она это сказала, а потому что в Нем наша жизнь вечная. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы снова слышим так нам хорошо известное Евангелие об исцелении расслабленного; и хочется снова и снова обратить и свое, и ваше внимание на вопрос, поставленный Христом: «Хочешь ли ты быть здрав?». Казалось бы, нет другого ответа, кроме того, который был дан расслабленным: «Конечно, Господи, хочу!».

Но так ли это? Не так давно пришел ко мне больной человек, который плакался над своей болезнью, над тяжестью жизни, плакался над ответственностью, которую жизнь накладывает на каждого своими требованиями. И в течение этого разговора я этого человека спросил: «А хотели бы вы избыть вашу болезнь, так чтобы не осталось никакой телесной немощи, и у вас была бы возможность изо всех сил, со всей ответственностью войти, вступить в жизнь?». И этот человек не только не задумался, но как бы даже криком мне ответил: «Нет!», — и потом сам удивился: как мог вырваться такой нелепый, безумный ответ прямо из души? И когда я поставил этот вопрос, и мы над ним задумались, ответ был таков: болезнь, немощь, бессилие, которые так явны всем, являются для меня единственным спасением от ответственности, от необходимости жить твердо, смело, действенно.

Поэтому вопрос Христов, обращенный к расслабленному, не так просто и не так легко каждому из нас решить. В каждом из нас есть некоторая доля слепоты, расслабленности, мы хромаем, как говорит Пророк, на оба колена (3 Цар 18:21) — сколько у нас есть такого, что подходит под общее заглавие немощи, что значит: «не могу», бессилия, что значит: «нет у меня сил на это», и что нас спасает от жизни ответственной, жизни творческой. Каждый из нас пусть задумается над этим вопросом.

Расслабленный долго лежал в этих притворах, все надеялся, что с ним совершится какое-то чудо извне. Мы тоже на это надеемся так часто, но чуда мы ожидаем всегда двоякого: не только чтобы нам дано было исцеление, но чтобы вместе с исцелением ушли из нашей жизни все трудности, все страхи, все задачи, чтобы жизнь стала легкой и чтобы по этой легкой жизни мы могли ступать без страха, без забот. Нам кажется порой, что человек мог бы нас от всего освободить, все нам дать — и этого не бывает. И остается нам только обратиться ко Христу, к Нему лично, ни к кому другому — и сказать: «Господи! Я хочу взять жизнь на плечи, как берут крест, как берут трудную и ответственную задачу. Я готов жизнью поплатиться за то, чтобы жить от всего сердца, от всего ума, всей крепостью и всей немощью своей». И тогда Христос на нас возложит, как дар, эту тяжесть жизни и нам даст силу этой жизнью жить.

Поэтому каждый из нас да задумается: не прячусь ли я лично за немощью, за бессилием, за тем, что «не могу» и «невозможно», и «нет сил», тогда как нет мужества, нет вдохновения, нет веры в жизнь? И обратимся мы тогда к Богу не за чудом, чтобы все стало хорошо, а за тем, чтобы крепость влилась в наши члены, в нашу душу, в наш ум, в нашу волю, во все наше естество, и чтобы мы могли вместе со Христом поднять тяжесть земной жизни и пронести ее, то есть все, что составляет нашу жизнь, каждого человека, каждое событие, до Царства Божия. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Святой Тихон Задонский призывает нас извлекать из всех событий жизни не только мучающее или озаряющее нас радостью воспоминание, но и глубокий смысл. Он нас зовет относиться ко всем событиям жизни, ко всякому человеку, как пчела, которая собирает мед со всех растений. И потому, хотя встреча Спасителя Христа с самарянкой — реальное событие, хотя в Самарии реально была женщина, которой было дано встретить Спасителя лицом к лицу, слышать Его голос, видеть Его образ, хотя эта женщина — реальная до конца, и разговор их — до конца реален, ибо содержал в себе вечное для нее спасение, понимание того, чего она никогда до того не уразумевала, а для всех жителей города, по ее свидетельству, — начало совершенно новой жизни; несмотря на все это, я сейчас хочу некоторые из слов Спасителя употребить, как их употребляет один из древних отцов Церкви.

«Призови твоего мужа», — говорит Христос. «У меня нет мужа». И Спаситель отвечает: да, это правда — с пятью мужьями ты жила, но ни один тебе мужем не был.

Этот писатель церковный (имени его я сейчас не припомню) говорит: разве это не похоже на то, как человеческая душа живет как бы в брачном союзе, в самом тесном союзе с чувственностью нашей? Как будто душа в нас живет и знает только то, что она видит, то, что слышит, то, что может ощутить руками, то, к чему может приобщиться вкусом — пятью чувствами нашими. И ни с одним из этих чувств или с совокупностью этих чувств она не может так сродниться, чтобы вырасти в полную меру своего достоинства, потому что через них она прикасается только к поверхности, только к видимому, и никогда, никогда не может коснуться глубины. Душа наша, как говорят многие наши молитвы, имеет только одного жениха — Бога Живого, с Которым она может войти в неразрывный, вечный союз любви и поклонения, и в этом союзе узреть глубину события, смысл жизни, понять глубинное значение всего, что сотворил Господь.

И вот каждый из нас в том же положении, как эта самарянка: мы живем чувствами. Мы видим — и отзываемся на то, что поражает наш взор. Мы слышим — и отзываемся на то, что коснулось нашего слуха. Мы приобщаемся всей жизни, как бы касаясь ее, общаясь с ней на самой ее поверхности. А вместе с этим мы призваны уйти в те глубины Божии, где мы будем в общении с Живым Богом.

В этой встрече самарянки со Христом случилось дивное чудо. Она встретила Живого Бога, и прочее стало уже для нее чуждым: для нее дальше жить только тем, чем она жила, и тем, кем она жила, стало как бы блудом, хотя до того было самой ее жизнью. И это она и провозгласила всем жителям, и это они услышали от нее, и это они познали от встречи со Христом.

Познавать вещи в их глубине — не значит не видеть их внешнюю красоту, гармонию, дивный строй, который им дал Господь, но это значит не обмануться блеском, не обмануться тем отсветом, который дают предметы, который дают люди, который дает общение с людьми, забыв те глубины приобщенности к каждому человеку и родства со всем миром, которые мы обретаем во Христе.

Поэтому войдем в эту глубину, обратимся ко Христу, войдем с Ним в этот нерушимый союз, и только Его глазами, только Его опытом, божественным опытом твари будем общаться с миром. И тогда мы увидим мир в нетленной красоте, в такой красоте, с таким смыслом, с такой глубиной, которых чувства нам дать не могут. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Приходит к концу пасхальная пора, через несколько дней, в среду, мы в последний раз совершим пасхальную службу, последний раз в этом году будут звучать торжествующе, ликующе пасхальные песнопения. Но Пасха, чудо Воскресения Христова остается с нами. То, с чем мы оказались лицом к лицу в Пасхальную ночь: диво опустевшего гроба, телесного восстания Христова, Его явления ученикам — и нам! — в славе, победе и торжестве, остается с нами, несмотря на то, что теперь возносится Господь на небо.

После этого мы будем праздновать Вознесение Христово. Вознесение — таинственный праздник; это праздник, когда мы радуемся о разлуке. Христос, беседуя со Своими учениками в последний вечер перед Своей смертью на кресте, им говорил: лучше вам, чтобы Я отошел, потому что когда Я отойду от вас, Я пошлю вам Духа, Утешителя, Который наставит вас на всякую правду (Ин 16:7,13). Радость разлуки… Радость о Христе, о том, что теперь Он возносится к Отцу и восседает одесную славы Божией. Радость о нас, потому что Христос, воскресший плотью, плотью же возносится, и теперь, как говорит святой Иоанн Златоустый, если мы хотим познать величие человека и его возможную славу, нам надо возвести взор к престолу Божию, и там мы увидим сидящего одесную Бога и Отца, Человека Иисуса Христа, воплощенного Сына Божия. Воскресением и Вознесением Господними человечество как бы вошло внутрь самой тайны Святой Троицы. Человек Иисус Христос — Бог наш.

И вот мы ликуем об этой победе Господней, об этом прославлении человека, и вместе с этим, как и ученики в ранние дни, как и ученики в течение всех столетий, мы остаемся на земле сиротами. Когда Христос был среди нас, как сегодняшнее Евангелие нам говорит, Он был светом. Мы оказываемся в полутьме или в потемках нашей личной жизни и в потемках судьбы человечества на земле. Но Христос опять-таки нам обещал, что Он не оставит нас сиротами, что Он пошлет нам Святого Духа, Утешителя, Который возьмет от того, что принадлежит Ему, Христу, и научит нас всякой правде. Утешитель — Тот, Который приходит и опытно нас удостоверяет в том, что воскресший и вознесшийся Христос действительно — Господь и Бог наш, что действительно Он восседает одесную Бога и Отца. Но одновременно, по Своему дивному обещанию, Он среди нас до скончания века, ощутимо для одних, невидимо, непознаваемо для других. Он в истории мира действует, спасает, преображает, ведет все к последнему торжеству, к последней победе. А победа Божия — это наше спасение. Слава Божия — это явление человека во всей славе его.

Но для того чтобы Дух Божий к нам пришел Утешителем, надо нам быть в горе и в сиротстве от отшествия Господня. Потому мы так редко, так несильно, неглубоко ощущаем это дивное присутствие Духа, что мы неглубоко ощущаем отсутствие Христово. Апостол Павел говорит: Жизнь для меня — Христос, а смерть — приобретение, потому что, живя на земле, я вдали от Господа (Флп 1:21). Так должны были бы и мы чувствовать; и ликовать о том, что придет время и нашей разлуки от земли, и входа нашего в вечность, где все наши любимые и где любимый, поклоняемый, дивный Спаситель Христос. И в таком случае уже теперь присутствие Святого Духа было бы для нас таким утешением, такой радостью, такой надеждой, такой победой вечности, которая грядет победоносно и дивно к нам. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Праздник Вознесения Господня, в сиянии которого мы еще находимся, является одним из решающих звеньев нашей вечной человеческой судьбы.

Судьба эта начинается в тот день, когда державным творческим словом мир из небытия вызывается в бытие. Этот мир не только ставится перед Божиим лицом, этот мир призывается творческим Божиим словом не только ко временному бытию, но к тому, чтобы вовеки пребывать в радости и славе Господа своего. Судьба всего мира и человека начинается тем, что Божественная любовь нам предлагает на веки вечные блаженство дружбы с Собой. И когда человек отпал, когда весь мир человеческим предательством был отдан на страдание, любовь Божия нас не оставила. Никогда, ни в райские часы, ни в темные дни и годы и столетия отпадения, Бог не был чуждым миру, Он постоянно в нем действовал, возбуждая в сердцах людей все живое, все истинное. Посылал Он ангелов Своих хранителей, посылал пророков, вещателей Своей правды, и когда исполнилось время, Сам Господь вошел в жизнь мира. Воплощение Христово — это день, когда Бог вступает в историческую судьбу человека так, что уже этой исторической судьбы нельзя отделить от вечной Божией истины.

Но не только в историческую судьбу вошел Господь — воплощением Своим Он Божественной Своей природе соединил все Им сотворенное. Он облекся в эту человеческую плоть не на время, а навсегда и явил этим дивную славу и дивные свойства сотворенного Им мира — этой земли нашей, этого нашего неба, всего, что Он создал. Все, Им сотворенное, способно не только к богообщению, но и к тому, чтобы быть духовным, богоносным. Не погибла тварь от огненного соединения с вечным, а оживилась, преобразилась, вошла в свои истинные права, в свою истинную тварную судьбу.

Но этого как будто было мало. Когда Христос смертью победил смерть, крестом победил рознь между Богом и человеком, Он вознесся от нас на небо в день блаженного, дивного расставания, которое не оказалось разлукой, потому что Господь, вознесясь на небо, не удалился от нас. Ведь небо, в которое Он вошел, это не небосвод, это не мнимая даль, а это тайна вездесущия Божия, это слава, которую Он имел прежде даже мир стал (Ин 17:5). И вознес Он на небо, уходя в глубины непостижимости Божественной, нашу человеческую природу, плоть, полученную от Девы, ткань этого тварного мира унес с Собой в Троические глубины. Святой Иоанн Златоуст, стараясь объяснить, как высок, как велик человек, говорит: если хочешь познать величие человеческое, не взирай в палаты царские, а поверни взор свой к престолу Божию и увидишь одесную Бога и Отца Сына Человеческого, облеченного нашей плотью... Здесь явлено в предельной глубине и в предельной славе своей величие человека и дивность нового призвания.

Когда Христос нам говорит: Отвергни себя, возьми крест свой и последуй за Мной (Мк 8:34), Он не только говорит о том, что во временном нашем бывании мы должны оторваться от всякого себялюбия, взять на себя всю тяжесть жизни своей земной и последовать за Ним, сначала в толпу народную, а оттуда на суд, а оттуда в Гефсиманию, а оттуда на крест. Он даже не о том говорит, что тот, кто за Ним последует, воскреснет в последний день, — Он нам открывает еще большие просторы. Мы призваны следовать за Ним и, по Его собственному слову, быть там, где Он есть, в славе вечной жизни Божественной (Ин 17:24).

Вот что Господь совершает нас ради. Теперь между днем Вознесения и днем Пятидесятницы осталась всего одна неделя. Мы ждем того, что, став через Крещение хоть в какой-то мере живым телом Христовым, приобщаясь Ему из года в год, мы теперь получим дар Святого Духа. Это дар, который может зажечь огнем вечной жизни наше обновленное человечество. Будем эту неделю благоговейно, вдумчиво готовиться к тому, чтобы обновилось в нас животворное, преображающее присутствие Святого Духа. Придем в этот храм через неделю, очистившись покаянием, готовые начать новую истинную жизнь во Христе и Духе, и стать истинно, реально, не только мечтательно, но и самым делом тем, чем нас называет Игнатий Богоносец: живым Христовым телом, всецелым Христом, в котором обитает полнота духа Христова, духа сыновства. Да будет благодать Господня с нами и милость Его! Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Через неделю мы будем после Литургии коленопреклоненно молить Господа о том, чтобы на нас сошел Дух Святой так, как Он сошел на святых апостолов. И готовясь к этому, хочется подумать о Его присутствии и Его действии в нас.

Мир сотворен Словом Божиим. В начале было Слово (Ин 1:1), выражение Божественной мысли и Божественной любви, которая прозвучала и призвала, вызвала к бытию все, что существует. Вызвала к бытию актом любви: придите — Я вас люблю! Ответьте на Мою любовь любовью вашей… И по всей твари, как говорит нам начало Священного Писания, разлилось дыхание Святого Духа. Дыхание Святого Духа, которое все, что было сотворено, делало живым, которое помогало всему творчески расти, раскрываться, как цветок, доходить, сколько возможно было, до совершенства. И Дух Святой действовал во всем мире, во всем, что было создано, и во всех людях, которые были созданы и родились. Как это дивно, какое счастье!

Но пришло время еще большего, более глубинного откровения Святого Духа. Спаситель нам сказал: Дух дышит, где хочет, и вы не знаете, откуда Он идет и куда Он устремлен (Ин 3:8). И вот Дух Святой по всему миру действует, весь мир оживляет и делает способным в свое время, может быть, узнать полноту Божественной жизни во Христе.

Но есть слово в Евангелии, о котором нам надо помнить, которое нас предупреждает о том, как значительно пришествие Святого Духа и как мы должны к Нему относиться. Христос сказал, что всякая хула на Сына Божия может быть прощенной, но хула на Духа Святого не простится (Мф 12:31). Как это понять?

Это можно понять, только если подумать о тех образах, которые отцы Церкви давали нам для посильного уразумения тайн Святой Троицы и действия Божия в твари. Отец им думался как непостижимая глубина Божественной мысли, недостижимая для нас в прямом смысле, но которая выражается Словом, Словом воплощенным, словом, достигающим до нас во Христе. Но Христос говорил о том, что не все люди могут понять, что Он говорит, люди не всегда могут взглянуть на Него и узнать, Кто Он, но это им не вменится в грех, потому что им надо вырасти дальше в ту меру, в которой они смогут уразуметь то, что сегодня они еще не могут понять.

О Христе и о Духе Святом отцы говорили так: Христос подобен свету, который озаряет все. Свет мы не видим, но только благодаря свету мы видим все, что вокруг нас. И мы видим только в ту меру, в которую нам это возможно увидеть: мы можем глядеть на то, что озарено этим светом, и не уразуметь, потому что нам рано, потому что мы не созрели. И это нам в наказание не вменится, а к этому только будет прибавлен призыв: растите! Растите, углубляйтесь, расширяйте сердце и ум, и тогда вы уразумеете.

Но Дух Святой представляется отцам Церкви как огонь, как тепло, — как огонь, который все может зажечь Божественной жизнью, и как тепло, которое может проникнуть в нас до самых глубин.

Если подумать об этих образах, вы поймете, почему можно сказать, что не все, что озарено светом, нам делается понятным. И поэтому, если мы не понимаем и даже отвергаем что-то, мы не будем за это осуждены до времени, когда поймем. Но если мы пронизаны теплом, если мы внутренне познали истину и ее отрицаем, тогда ничто нас не может спасти, потому что мы отрекаемся от собственного знания и от собственного опыта о Боге, о твари, о жизни, о себе.

И вот тут нам надо задуматься. Мы будем молиться о том, чтобы благодать Святого Духа была в нас обновлена. Дух Святой был нам дан в таинстве Миропомазания, но мы сколько-то умеем сохранить благодать и, увы, столько ее теряем. И вот из года в год мы молимся: Господи, обнови в нас эту благодать! Умножь ее! Пусть вновь возгорится в нас то, что Ты нам дал изначально… И поэтому, готовясь к принятию Святого Духа в день Святой Пятидесятницы и в день Святого Духа в понедельник за этим, нам надо вдуматься в то, как мы отнеслись к тем дарам Святого Духа, которые нам были даны изначально. Что мы презрели, что мы восприняли? до какого понимания мы дошли? в какой мере мы верны Святому Духу, Который в нас живет и действует, или в какой мере мы Ему как бы говорим: «Молчи, я не хочу Тебя слышать»? Подумаем о том, как мы отнеслись к тому познанию о Боге, о себе самих, о наших ближних, о сотворенном мире, как мы отнеслись к тому пониманию, которое нам дает Дух Святой. И в той мере, в которой мы презрели, — покаемся, а в той мере, в которой мы еще не открылись, откроемся действию Святого Духа, и Он сойдет в нас, и нас озарит, освятит, обновит, даст новое начало для новой жизни. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Через несколько мгновений мы будем молиться о том, чтобы Дух Святой сошел на нас, как однажды Он сошел на святых апостолов Христовых. Мы ничего не можем сделать для того, чтобы Его привлечь к нам, как бы заставить прийти к нам. Все, что мы можем сделать, — это стоять безмолвно, благоговейно, трепетно, с полной открытостью ума и сердца, с полной отдачей нашей воли Ему и молиться Ему: приди, Господи, вселись в нас; очисти нас от всякой скверны, и спаси, Блаже, души наши. Это все, с чем мы должны стоять.

Но как велико такое молчание, если мы сумеем его в себе осуществить, и как велико чудо прихода Святого Духа, Который из простых рыбаков, трепетных, испуганных порой, непонимающих учеников Христовых сделал апостолов, которые обратили весь тогдашний мир! Откроемся Ему и дадим Ему простор. И дадим Ему возможность через нас действовать, нас освящать и открывать другим видение Господа Иисуса Христа.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

День всех святых, который мы празднуем после сошествия Святого Духа на апостолов и на всю Церковь, — это как бы день, когда каждый из нас и каждый храм, созданный во имя Божие, празднует свои именины. Каждый храм посвящен или событию из жизни Христа или какому-нибудь святому; и каждый из нас носит имя одного из святых.

И вот перед нами встает вопрос: задумывались ли мы когда-нибудь серьезно над тем, чье имя мы носим? Тот святой, которому мы посвящены, во-первых, о нас молится, молимся ли мы ему с доверием, зная, что он особенно озабочен нашей вечной судьбой? И задумываемся ли мы над тем, какой он для нас пример? Конечно, мы не можем следовать внешне примеру жизни святых, имена которых носим. Но мы можем задуматься над тем, чем они жили внутренне, глубинной своей жизнью, и постараться от них научиться, как жить на земле после прихода Христова и после того, как мы посланы Самим Господом в мир для того, чтобы принести благую, радостную весть о том, что ничто больше нас не может разлучить от Христа и через Него — от Бога и Отца, от Того Бога и Отца, Которого мы называем Отцом нашим, потому что Он Отец не только каждого из нас, но и Христа Спасителя.

Задумаемся, каждый из нас, когда мы вернемся домой, над тем, какое имя нам дано. Что мы знаем о святом, кому мы посвящены, как посвящается храм? Чему он нас может научить своей жизнью, своим учением, своим образом? И как мы ему должны быть благодарны за то, что он нас любит, и о нас молится, и предстоит перед Богом за нас.

Если мы так будем относиться к названию нашего храма и к имени, которое нам дано, тогда мы действительно сможем праздновать день всех святых или день нашего святого, как храмовой праздник, как праздник, когда жизнь новая вселяется в нас молитвой и силой святых. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы празднуем день всех святых в земле Российской просиявших, то есть тех людей, которые сумели всем своим существом отозваться на Божию любовь. Каждый народ отзывается по-своему. Летописец Нестор говорит, что каждый народ вносит как бы свою неповторимую ноту в ту симфонию мира, которая в конечном итоге будет песнью перед Лицом Божиим. И наши святые тоже вносят нечто свое в эту симфонию.

Если задуматься над историей Русской Церкви, то первое, что поражает в русской святости, это охваченность сердец, умов, жизней — красотой. Когда наши предки впервые встретили Православие, им показалось, что они уже не на земле, а на небе, их поразило сознание красоты. И не случайно духовные писатели часто говорят о Боге не только как об Истине, о Вечности, о Творце, но и как о Красоте. Почему так? — Не все мы можем познать, что такое величие, что такое святость, а красоту мы все знаем. Мы не все одни и те же предметы называем прекрасными, но мы все отзываемся восхищением на то или другое: Как это прекрасно! Как это красиво!.. Это может быть зрелище, это может быть картина, это может быть закат, это может быть человек, это может быть слово правды — все может быть прекрасным (хотя может быть и уродливым). И наши предки отозвались именно на красоту, которая была выражена в византийском богослужении, красоту храма, красоту икон, красоту пения. Но за этим была красота духа, такая красота, какой они не знали, будучи до того язычниками; красота людей, которые познали все величие, к какому призван человек, и которые всеми силами стремятся к тому, чтобы быть достойными себя, достойными Бога. Вот первое, что поразило русских людей, когда они впервые встретились лицом к лицу с богослужением, с поклонением Богу, с тем местом, где Бог является центром жизни и где Его любовь отдается и принимается людьми.

А из этого истекает другое: сознание, которое есть в русской святости о том, что все должно быть безмерно, абсолютно, что все должно быть так же велико, так же прекрасно, как Бог, как любовь, как красота. И это в результате подвело к тому, что в русской святости ярким образом сияет аскетический момент, то есть отношение человека к самому себе беспощадное, строгое и, одновременно, ликующее, потому что человек-аскет, святой любит в себе, почитает в себе образ Божий и всеми силами старается его очистить, обновить в себе, и сделать достойным той любви, которую Бог нам отдает. Эта глубина вызывает в человеке решимость беспощадно бороться за то, чтобы быть достойным себя самого. Это второе свойство, которое меня поражает в русской святости.

А дальше — бесконечное терпение и бесконечное сострадание, сострадание ко всякой твари, ко всякому человеку. Ведь преступников у нас в России называли несчастными, не потому что они была наказаны, а потому что они себя изуродовали, потому что вместо того, чтобы быть красотой, они стали страшными и уродливыми.

Задумаемся хотя бы над этими тремя чертами русской святости, потому что они не только нам дают пример — они нас призывают к тому, чтобы последовать этому примеру, как апостол Павел говорил: будьте мне последователями, так же как я — последователь Христов (1 Кор 4:16). Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодняя один из самых славных и вместе с этим страшных, трагических праздников Русской Церкви. Мы празднуем день новомучеников и исповедников Церкви Российской, тех миллионов людей, которые за последние восемьдесят лет остались верными Христу, остались верными Церкви и через это остались больше, чем кто-либо, верными нашей многострадальной великой Родине.

Мученик — это не просто человек, который страдает, это человек, который своим страданием свидетельствует о том, что его вера больше всего, что она дороже, драгоценнее всего на свете, и что ради этой веры, ради Бога, в Которого он верит, Кого исповедует, стоит не только жить достойно, но и умереть.

Не все, которые умирали, были героями в течение своей жизни. Некоторые из них были слабые, греховные, но когда пришло время исповедовать свою веру во Христа или отречься от Него, они не отреклись. Тогда вдруг с их плеч спала всякая слабость и осталась только благоговейная верность, любовь не только сердца, но жизни.

И вот, празднуя их день, мы должны задуматься и над собой. Ничто нам не грозит как будто, так же как ничто не грозило членам Русской Церкви до революции. И вдруг разразилась буря. В нашей жизни тоже может разразиться подобная буря. Я сейчас говорю не об общественных трагедиях, а о трагедиях частной, личной жизни, когда перед нами встает вопрос: верую ли я во Христа и Бога больше, чем во что бы то ни было? готов ли я пострадать, то есть пожертвовать всем, что только у меня есть, ради своей веры? или я верую в Бога, во Христа, в Церковь, в истину, в правду, в жизнь, только поскольку это ничего мне не стоит или поскольку охраняет и радует меня?

Вот над чем нам надо задуматься. И с какой благодарностью нам надо думать о тех людях, которые были немощны, порой немощнее даже нас, и которые, когда встал вопрос: «А ты верен своему Богу? Ты любишь Его? Он действительно твой Господь?», — ответили: «Да, чего бы это ни стоило».

Некоторые пострадали до крови, измученные, а некоторые отдали самую жизнь и умерли ради своей веры. Мне сейчас вспоминается рассказ отца Всеволода Шпиллера, одного из самых значительных священников нашего времени в России, который мне говорил о том, как в его приходе маленький мальчик десяти лет пришел к своим родителям и сказал: «Господь хочет, чтобы я молился о спасении нашей Родины. Я уйду в лес и буду молиться». И родители нашли в себе мужество, веру, любовь к Родине и любовь к Богу, достаточные для того, чтобы его отпустить в лес. Долгое время о нем ничего не было известно. Но в какой-то день в лес зашел крестьянин за дровами и нашел стоящего во снегу маленького мальчика в лохмотьях и босиком, который ему сказал: «Дядя, когда ты в следующий раз в лес придешь, принеси мне какую-нибудь обувь. Так больно стоять всю зиму на снегу босиком!». Этот мужик пошел домой и вернулся, но живым он мальчика больше не застал.

И вот такие мученики, такие исповедники миллионами украшали и украшают сейчас на небесах Русскую Церковь. Будем поэтому не только благоговейно, благодарно, трепетно к ним относиться, но поставим перед собой вопрос: на что мы готовы? Неужели мы только будем все от Бога принимать? Или когда встанет перед нами вопрос совести — не то что мученичества, но исповедничества, как бы открытого исповедничества нашей веры самой жизнью, готовы ли мы пострадать, чего бы это нам ни стоило?.. И возблагодарим Бога за то, что на нашей Родине столько тысяч и тысяч людей, мужчин, женщин, стариков, детей оказались верными Ему и что по их молитвам простерся покров благодати над нашей Родиной и обещает нам в свое время возрождение для всего нашего народа. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодня мы празднуем память святых апостолов Петра и Павла. Разница между ними колоссальная в том, что апостол Петр был с самого начала верным учеником Христовым, был свидетелем всего, что случалось вокруг Христа с первого момента Его выхода на проповедь.

Наоборот, апостол Павел был Христовым врагом, Его противником, он не верил в Него как в Мессию, он считал Его лжепророком. Павел вышел на проповедь не с тем, чтобы возвещать Евангелие, а с тем, чтобы быть гонителем христиан. Что же случилось в том и другом?

Апостолы, все двенадцать первых апостолов, были люди, которые знали Христа с самого начала, и я бы сказал, вероятно, не только с самого начала Его проповеднической деятельности, Его служения миру, а еще раньше. Мы знаем, например, что Нафанаил жил в Кане Галилейской, в немногих километрах от того места, где родился Христос, и другие апостолы все свое детство, всю молодость жили неподалеку. Апостол Петр выделен тем, что он первый провозгласил Христа как Сына Божия, как Бога, пришедшего плотью на землю для того, чтобы быть воплощением Божественной любви и отдать Свою жизнь на спасение мира.

Апостол Павел был гонителем, но он тоже свидетель о Христе, и свидетель чего-то чрезвычайно важного: того, что человек, который раньше не верил во Христа, Его ненавидел, преследовал, вдруг оказался лицом к лицу с Христом воскресшим. Все апостолы были свидетелями жизни, распятия, смерти Христовых, но они встретили Христа сразу после воскресения. Апостол Павел Его встретил уже спустя и стал совершенно иным человеком после этой встречи. Всю свою жизнь он отдал на то, чтобы провозглашать, как он говорил, Христа распятого и воскресшего (1 Кор 15:3—4). Воскресение Христово он воспринял событием не только своей жизни, но и всей жизни мира. Он говорил, что если не воскрес Христос, то наша вера тщетна и мы самые несчастные из людей (1 Кор 15:14). Понять это можно легко: ведь если бы Христос не воскрес, то вышло бы, что мы живем ложью, фантазией, мы в мире нереальности, в мире какого-то бреда.

Вот два апостола, которых мы вспоминаем. Апостол Петр не был безукоризненным во всех отношениях, так же как и апостол Павел. Все апостолы были настоящими, подлинными людьми, и когда Христос был взят в саду Гефсиманском, когда Его судили, страх их объял, и они бежали. Петр даже отказался от Него (Ин 18:25—27). Но потом они оказались бесстрашными проповедниками: ни муки, ни крест, ни распятие, ни тюрьма — ничто не могло их отлучить от любви Христовой, и они проповедали, и эта проповедь действительно явилась тем, чем ее называет Апостол: вера наша — победившая мир (1 Ин 5:4). Вот мы и празднуем их день, ликуя о том, что радикальный гонитель и верующий от начала встретились в одной, единой вере о победе Христовой — Крестом и Воскресением. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы сегодня читали отрывок из Послания, где апостол Павел говорит о том, что он не был послан крестить, но благовествовать, то есть принести миру благую весть, сказать слово такое чудное, дивное, которое будет радостью, жизнью и смыслом для всего мира. Павел и его последователи были нищие, изгнанники, презренные, и они приносили миру благую весть о том, что весь мир — тот самый мир, который их отрицает, который их преследует, — что этот мир, даже их гонители, Богом любим, что Бог его создал по любви для того, чтобы рано или поздно этот мир нашел тайну единства с Ним Самим и единства людей между собой. Это наше призвание, как это было призванием апостола Павла: не только провозглашать это, но явить это миру тем, что мы, обыкновенные, ничтожные люди, умеем друг друга любить.

Полюбить — это не значит переживать какие-то особые чувства, это значит посмотреть на другого человека и подумать: он — человек, как я, он Богом был создан по любви, он Богу так дорог, что Христос Свою жизнь отдал для него. Посмотреть так — и отдать свою жизнь этому человеку, не в каком-то величественном, героическом смысле, а в простом смысле: буду делать изо дня в день для каждого человека, который вокруг меня, все, что я только могу, и все, в чем он нуждается. И тогда любовь Божия через нас изольется на каждого человека и на всех людей. И тогда благовествование, о котором говорит апостол Павел, не будет только словесной болтовней или богословскими трактатами, а жизнью — жизнью, которая спасает людей от отчаяния, от страха, от одиночества, от горя.

Возлюбим друг друга так, как нас возлюбил Бог. Сразу этого мы сделать не можем; но мы можем начать с того, чтобы любить близких нам, людей, которые нас понимают и которых мы понимаем. Любить их творческой любовью, которая открывала бы тайну Божией любви: если я, такой человек, каким вы меня знаете, могу любить хоть сколько-то, то как нас любит Бог! Попробуем друг друга любить для того, чтобы люди поверили в Божию любовь. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Как ярко отражает нашу жизнь сегодняшнее чтение Евангелия хотя бы в одном: как мы бываем озабочены, что человек болен, в горе, не верует, что нечем ему жить. Как мы об этом тревожимся, как мы об этом говорим друг со другом! Но случись этому человеку выздороветь, прийти в себя и, придя в себя, причинить нам какое-либо затруднение, мы начинаем жалеть, что прошло время болезни, время забот и настало время трудностей и неприятностей для нас.

Посмотрите, что случилось: человек был охвачен безумием, бился о камни, среди людей больше жить не мог, ушел в пустыню. О нем Христу повествуют и говорят о его несчастье, о его горе, сочувствуют. И Христос этого человека исцеляет, человек делается нормальным, его проблемы, его вопросы решены. Но это случилось какой-то ценой, которая пала на тех самых людей, которые как будто ему и сочувствовали, соболезновали, имели о нем заботу, надеялись на его выздоровление: часть их имущества погибла. И теперь человек уже не тот для них, это не несчастный, о котором была вся их забота, это человек, который лишил их имущества. И они от него отвернулись, и не только от него, но от Христа, Который оказался в этом — страшно сказать — «виноватым».

Разве мы не так поступаем друг со другом? Когда кто в горе, в нужде, в болезни, в духовной пустоте и отчаянии, на него мы умеем обратить внимание. Но случись, что он пришел в себя, вошел в наше человеческое общество и чего-то нас лишил: покоя, порядка, радости — и вдруг он нам делается чужим; и мы думаем — о, мы так не говорим, но так поступаем: зачем он пришел в себя для того только, чтобы быть нам помехой!

Подумаем каждый о тех людях, которые вокруг нас, о которых мы имели заботу и которые вдруг вошли в нашу жизнь и чем-нибудь ее взорвали или чего-нибудь нас лишили своим вступлением в жизнь: как мы к ним относимся? И опомнимся, потому что нам жутко делается, что люди Гергесинской страны, видя исцеление бесноватого, не нашли других слов для Христа, кроме просьбы: уйди от нас!.. Подумаем, как мы поступаем и что мы чувствуем, и станем людьми по отношению к другим людям, братьями, сестрами жалостливыми, способными, по слову Апостола, друг друга тяготы носить (Гал 6:2), и тогда исполним мы закон Христов на радость Ему, во спасение людям. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В конце сегодняшнего евангельского чтения мы слышали о том изумлении, которое испытывали окружающие люди, присутствовавшие при прощении грешника и исцелении больного. И на слова, которыми выражено изумление, стоит обратить внимание. Люди дивились тому, какую власть дал Господь человекам. Правда, они не знали еще, что Христос — Сам Бог, пришедший плотью, пришедший в мир как человек, призвать грешников к покаянию и спасти их.

Но за этим есть еще и другая глубина. Действительно, человеку дана изумительная власть. Мы живем в мире, который порой очень страшен, в мире, где столько неправды, ненависти, жадности, страха. И в этот мир воплощением Своим пришел Господь — именно потому, что этот мир так страшен, потому что этот мир никто не может понести на своих плечах в одиночку без Бога. Всякая человеческая сила рано или поздно разбивается об эту злобу, жадность, ненависть и страх. И вот в этот мир, как человек, вошел Господь, чтобы понести на Своих могучих плечах всю его тяготу, весь его ужас. И несет Он эту тяготу тем, что, не сопротивляясь, бесстрашно, без единого слова протеста принимает все последствия человеческой злобы и неправды и отвечает на них крестом, то есть той смертью, к которой присудили Его люди и которую Он принял свободно, крестом, которым Он перед Отцом приносит Свою первосвященническую молитву: Прости им, Отче, они не знают, что творят (Лк 23:34)! Они Тебя потеряли, они потеряли познание о Тебе и любовь, они потеряли путь — прости!

Нам порой кажется не под силу жить в тисках ненависти и страха, и злобы. И тогда нам надо вспомнить, что потому именно, что так страшен мир, плотью в него вошел Господь, и что мы, христиане, посланы в этот именно мир Христом Спасителем. Как Меня послал Отец, — говорит Он, — так и Я вас посылаю, и в другом месте: как овец посреди волков (Ин 20:21; Мф 10:16) — чтобы мы были тихи и кротки, чтобы мы были полны любви и были готовы даже на растерзание. Потому что через эту растерзанность нашу душевную, а порой и телесную, если только мы ее принимаем до конца, если не ждем, чтобы у нас вырвали счастье или жизнь, а отдаем все вольной волей, свободно — мы получаем ту изумительную и страшную власть, о которой сегодняшнее Евангелие говорит: власть на земле прощать грехи, власть отпустить на свободу человека, связанного злом: Отче, прости! Они не знают, что творят.

Один из западных подвижников говорил, что христианин — это человек, на которого Бог возложил заботу и ответственность за всех людей. Но это значит, что Он нам поручил нести всю тяжесть этой жизни, весь крест и весь ужас, и делать это без отчаяния, без страха, а в совершенном спокойствии. Будем ли мы видимо победителями или очевидно пораженными — никто не может отнять у нас эту власть прощать и целить. Но только при условии, что мы все свободно принимаем, как Христос свободно принял всю трагедию и всю судьбу земную. И если мы свободно, вольной волей отдадим всего себя — растерзанность нашего сердца, порой отчаяние нашего ума, порой колебание нашей веры, если нужно, и тело наше, то получим право сказать: Отче, они не знают, что творят, — прости!

И на это слово Отец отвечает, как он ответил на молитву Христову, — прощением. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы сегодня поклоняемся с трепетом и благодарностью Кресту Господню. Как две тысячи лет тому назад, Крест Господень остается для одних соблазном, для других — безумием (1 Кор 1:23), но для нас, верующих и спасаемых Крестом Господним, он является силой, он является славой Господней.

Трепетен Крест Господень, это орудие жестокой, мучительной смерти. Самый ужас, который нас охватывает, когда мы взираем на орудие ее, должен нас научить мере любви Господней. Так возлюбил Господь мир, что Он Сына Своего Единородного отдал, для того чтобы спасти мир (Ин 3:16). И этот мир после воплощения Слова Божия, после жизни Христовой на земле, после того как Он провозгласил Божественное учение в слышание всех народов и Свою проповедь любви подтвердил, доказал смертью без злобы, смертью, к которой не примешалось ни одно мгновение противления, мести, горечи, — после всего этого наш мир уже не прежний мир. Его судьба не проходит трагически страшно и мучительно перед Божиим судом, потому что Сам Бог вошел в эту судьбу мира, потому что эта судьба наша теперешняя связала вместе Бога и человека. И Крест нам говорит о том, как дорог человек Богу и как дорого стоит эта любовь. На любовь можно ответить только любовью — ничем другим нельзя откупиться за любовь.

И вот перед нами стоит вопрос, вопрос совести пока, но в свое время он станет вопросом, который Господь на Страшном суде нам поставит, когда Он встанет перед нами не только в славе Своей, но встанет перед нами, изъязвленный за грехи наши. Ибо Судья, Который будет стоять перед нами, это Тот же Самый Господь, Который жизнь Свою отдал за каждого из нас. Что мы ответим? Неужели нам придется ответить Господу, что Его смерть была напрасна, что Крест Его не нужен, что когда мы увидели, как много нас любит Господь, у нас не хватило никакой ответной любви, и мы ответили Ему, что предпочитаем ходить во тьме, что мы предпочитаем руководиться страстями, похотьми нашими, что для нас дороже широкая дорога мира, чем узкий путь Господень?

Пока мы живем на земле, мы можем себя обмануть, что есть еще время. Но это неправда, времени страшно мало: жизнь наша может оборваться в одно мгновение, и тогда начнется наше стояние перед судом Господним, тогда будет поздно. А теперь время есть: время есть, только если мы каждое мгновение нашей жизни превратим в любовь. Если мы каждое мгновение жизни превратим в любовь к Богу и любовь к каждому человеку, нравится он нам или нет, близок он нам или нет — только тогда наша душа успеет созреть к встрече Господней.

Всмотримся в Крест. Если бы близкий нам человек умер за нас и из-за нас, разве наша душа не была бы до самых глубин потрясена? Разве бы мы не изменились? И вот Господь умер — неужели останемся мы безучастны? Поклонимся Кресту, но поклонимся не только на мгновение. Поклонимся, склонимся под этот Крест, возьмем по мере наших сил этот Крест на свои плечи и пойдем за Христом, Который нам дал пример, как Он Сам говорит, чтобы мы за Ним последовали (Ин 13:15). И тогда мы соединимся с Ним в любви, тогда мы станем живыми — страшным Крестом Господним, и тогда Он не будет стоять перед нами, осуждая нас, но спасая и вводя в бесконечную, торжествующую, победную радость вечной жизни. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы сегодня празднуем Воскресение Христово, как празднуем его из недели в неделю, еще осиянные праздником Воздвижения Креста. Праздник Воздвижения Креста Господня — это память о дне, когда крест, на котором был распят наш Господь, был найден, когда человеческие очи его созерцали, человеческие руки осязали его. Это день, когда распятие Сына Божия, ставшего Сыном человеческим, каким-то непостижимым образом стало осязаемым для тех немногих свидетелей этого события, которые в нем принимали участие.

И вот в свете Воскресения крест, который иначе являлся бы только орудием позорной и мучительной смерти, делается знаменем победы, знаком победы, больше, чем знаком, — самой победой, потому что смертью побеждена смерть, и Воскресение Христово, осияваемое этим Крестом, делается таким ощутимым, осязаемым. Это победа жизни, одержанная смертью. Не просто победа жизни, которая не подвергалась бы испытанию или противоборству, а победа жизни над самой смертью.

И сегодняшнее Евангелие говорит нам, что и наш путь в том же, что и путь Христов. Если мы хотим жить, хотим жить не колеблющейся, неуверенной в себе жизнью земли, а непоколебимой, торжествующей, победно-пламенеющей жизнью вечности, жизнью Бога, нам надлежит не только устоять в жизни, но победить смерть, как Христос ее победил, последовать за Ним шаг за шагом, возлюбить Бога сердцем неделящимся, умом неколеблющимся, твердой волей, побеждающей в нас все противное Богу, жизни и любви. Если мы пройдем таким путем, то мы пройдем через умирание, многое в нас должно вымереть, что нам кажется живым, для того, чтобы водворилась Жизнь. Многое в нас должно обветшать и отпасть для того, чтобы родилась неумирающая, неветшающая Жизнь. Если мы этого не сделаем, если мы будем стараться жить временной жизнью, не приобретая через нее жизни вечной, то случится с нами то, о чем говорит Евангелие: мы можем приобрести весь мир, мы можем все видеть и все слышать и всем насладиться, и вместе с этим жизнь наша, сам факт, что мы жили, будет тщетным, напрасным, потому что все это пройдет, как сон, и мы проснемся в потемках не живыми, а мертвыми.

И вот нас Христос зовет к подвижнической, смелой, глубокой жизни. Если мы хотим быть Христовыми, то есть вместе с Ним, Им, в Нем, через Него войти в вечную жизнь, то мы должны, как Он, — взять крест, то есть согласиться на то, чтобы в нас мучительным образом многое умерло. Мы должны взять этот крест без того, чтобы кто-нибудь насильственно нас к нему пригвождал, взять его, как Христос отдал Свою жизнь и взял Свой крест, — и последовать за Ним. Когда-то следовать за Христом значило физически быть рядом с Ним, ходить по тем же дорогам, исполнять Его поручения, слушать Его учение. Теперь следовать за Христом значит научиться из святого, животворного Евангелия, как живут, как жить. Он — путь, а слова Его, наставления, заповеди, завет Его — указание, как этим путем жизни идти, как пройти вратами смерти в вечность. Поэтому и мы — возьмем наш крест, последуем за Ним, пойдем туда, куда Он идет, куда бы Он ни шел. И окажется, что вратами крестными мы войдем в жизнь вечную, потому что Он есть и Дверь, и Истина, и сама Жизнь. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Какое дивное евангельское чтение выпало сегодня нашему старому другу, прихожанину, брату во Христе Иоанну: рассказ о том, как Христос выбрал Петра для того, чтобы он был вестником и чтобы он вместе с другими множество людей привел ко Христу. Если мы прочтем внимательно это Евангелие, мы видим, что Христос был окружен целой толпой, что на море Геннисаретском было множество ладей, и Он выбрал одну — петрову. И Он вступил в нее и приказал Петру поступить во глубь, удалиться от берега, от того места, где нет ни опасности, ни труда, но нет также и возможности совершить большое плавание во имя Господне. Петр Ему сказал, что они всю ночь трудились напрасно, Спаситель же его побудил исполнить Его волю. Петр согласился: по слову Твоему я брошу мрежи… И вдруг оказалось, что эти мрежи полны рыб.

Бывает так и с человеком, когда он всю ночь трудится над каким-нибудь делом. Он делает добро, он старается других людей привлечь к пути Господню — и все остается как бы бесплодным. И вдруг Сам Господь подходит к одному из тех, кто трудится, и говорит ему: «Сделай теперь, при Мне, со Мной то, что ты делал раньше все время своими силами». И как часто бывает, что и мы, когда Господь нам говорит: «Сделай вновь то, что тебе не удалось раньше», готовы Ему ответить: «Зачем, Господи? Я уже старался напрасно». Но Петр этого не сказал. По Твоему слову, — сказал он, — я пущусь в дальнее плавание, я брошу мрежи, сеть мою в море. И вдруг открылось ему, что Господь может в одно мгновение эту сеть исполнить.

Так бывает с нами. Мы живем, действуем и не замечаем того, что Бог вокруг нас делает, как Он творит над одной, над другой, над третьей, над тысячами душ Свои чудеса. И вдруг Господь нам откроет глаза, и мы видим. Но что тогда сделал Петр? Петр пал к Его ногам в ужасе о том, что он находится перед Живым Богом, творящим чудеса, и сказал: я человек грешный! Я недостоин того, чтобы Ты был рядом со мной в этом корабле — выйди, оставь меня!.. Ему страшно стало этой близости чудотворящего Бога.

Но Христос, Который его избрал, Который определил его на это служение, ему ответил: Не бойся! Отныне будешь ты ловцом людей, то есть отныне ты раскинешь сеть свою не в море, а раскинешь сеть по земле для того, чтобы привлечь в Небесное Царство множество людей. Ты не видел Моих дел — теперь ты будешь соучастником этого Моего дела.

Вот о чем говорит сегодняшнее евангелие — всем нам, потому что мы все Христовы, потому что рядом с каждым из нас идет Спаситель Христос, как Он шел в Эммаус со Своими учениками, которые и тогда Его не узнали, — узнали Его только в преломлении хлеба, но слышали Его слова, и сердце в них горело от того, что они слышали (Лк 24:32)! Все мы в этом положении: мы все идем через нашу жизнь, и Христос рядом с нами идет, и с нами беседует, и нам открывает тайны Царства Божия, и нам объясняет то, чего мы не понимали раньше. Но в какой-то момент Он может одного или другого из нас избрать — не обязательно на священное служение, а для определенного служения, и сказать: теперь иди! Я тебя посылаю.

Но это мы можем сделать, только если мы до того, встретившись лицом к лицу со Христом, исполнились ужасом о том, что мы встретили Живого Бога, что мы недостойны даже быть в Его присутствии. Только тогда скажет Он нам: иди вместе со Мной, иди в Мое имя и твори дело Божие на земле.

Дай Бог, чтобы то, что мы сегодня слышали в Евангелии, исполнилось в жизни нашего друга Иоанна, дьякона, которого мы ставили около года тому назад и который теперь становится священником и будет послан вестником Христовым, но не один. С каждым вестником идет Сам Господь, над каждым вестником, если он сознает свою предельную, всеконечную немощь, идет благодать Божия и совершает Божественной силой то, что ни одному человеку своими силами не исполнить. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сегодняшнее Евангелие говорит о любви, и нам так часто кажется из опыта наших земных отношений, что между справедливостью и любовью лежит почти непроходимая пропасть. Мы то и дело попадаем в ловушку: стараемся быть милостивыми — и бываем несправедливы, стараемся быть справедливыми — и оказываемся жесткими. Недаром один великий писатель прошлого сказал, что судья одновременно и больше человеческого уровня, и меньше его. Больше — потому что у него превосходящая человека власть судить и осудить, меньше — потому что ему не дано проявлять милосердие.

И однако Священное Писание говорит нам, что в Боге сошлись милость и правда (Пс 84:11 и др). Но правда, справедливость, которую мы находим в Боге, настолько отличается от той справедливости, которую стараемся проявлять мы! Проявить справедливость для нас означает, что мы выносим справедливое суждение и затем либо отзываем его, либо даем прощение, но при этом не способны внутри самих себя примирить сострадание и строгость. Так часто, когда мы хотим быть справедливо-суровыми и тем самым помочь человеку, нам приходится приказать сердцу умолкнуть. Бог так не поступает. Христос говорит в Евангелии, что наша праведность должна превзойти праведность книжников и фарисеев, тех людей, которые стараются быть праведными перед Богом, быть в Его глазах беспорочными (Мф 5:20).

Но в чем правда Божия? Из Ветхого и Нового Заветов можно видеть, что правда Божия — и мера этой правды порой устрашает нас до ужаса — в первую очередь состоит в том, чтобы признать за другим его право быть самим собой, даже если он неправ, даже если идет дурным путем. Разумеется, это не означает, что мы можем примиряться со злом, принять злые пути. Но мы должны научиться различать — как это делает Бог — между злым поступком и человеком, его совершающим, между смертной болезнью человека, раненого грехом, охваченного злом, и самим человеком, которого Бог возжелал и возлюбил в жизнь, за которого Он готов был воплотиться и отдать жизнь. Бог умеет делать это различие. Один из самых страшных, самых впечатляющих примеров этого мы находим в самом начале истории человечества, когда Каин убивает Авеля и после этого чувствует, что его будет преследовать не только отвержение Богом, но и человеческая ненависть. И Господь говорит ему: Я сделаю тебе знамение, и никто не убьет тебя (Быт 4:15). Тем самым Бог как бы признает, что Он даровал человеку свободу, страшную свободу, и что Он выступает защитником этой свободы, даже если человек ею злоупотребит, — но не только. Если бы на этом все кончалось, то Бог был бы ответствен за все зло в мире и мы могли бы осудить Его за все наше страдание, за весь ужас человеческой истории.

Но Бог совершает еще нечто. Он принимает на Себя все последствия выборов, которые человек делает вольной волей или по безумию. Он принимает на Себя все эти последствия и несет на Своих плечах. Воплощение Христа, Сына Божия, жизнь, страдания, смерть, богооставленность на Кресте, сошествие во ад Христа, Сына Бога Живого, ставшего Сыном человеческим, — все это выражает, свидетельствует, что Бог покрывает, берет на Себя последствия человеческого зла и всего зла в мире. Его правда состоит в том, чтобы признать другого таким, какой он есть, на его собственных условиях, и Самому заплатить за человеческое безумие и человеческое зло.

И здесь-то и встречаются милосердие, жертвенная любовь — и правда, встречаются таким образом, как мы не способны ни понять, ни осуществить, встречаются так, что страшно делается. Признать другого человека, даже тогда, когда он представляет собой опасность для нашей цельности, нашей жизни, человека, которого мы призваны взять на себя и понести, и спасти — на это мало кто способен. Я уже рассказывал некоторым из вас о женщине, нашей прихожанке, которая сейчас постепенно приближается к смерти. В молодости она жила в России и во время революции была взята в тюрьму. Допросы шли за допросами, и как-то ночью после многочасового допроса она почувствовала, что силы ее истощились, она должна разорвать эту цепь, даже если поплатится за это, будет наказана. Она повернулась к следователю, готовая бросить ему вызов, оскорбить его, лишь бы положить конец этой бесконечной муке. И вдруг она увидела по ту сторону стола человека с лицом серым от усталости, бледного от истощения. И тут она внезапно увидела в нем человека, не врага, а того, который жестокой волей обстоятельств истории оказался по другую от нее сторону стола. И увидев в нем человека, она улыбнулась ему. Допрос не кончился на этом. Он улыбнулся в ответ, но продолжал свои вопросы. Но она уже была недоступна разрушительным силам ненависти. Она увидела человека, она могла терпеливо отвечать человеку и постепенно принимать свое умирание без ненависти, без горечи, актом принятия.

Этот величественный пример взят не из Писания, примеры откуда часто кажутся нам далекими, и не из житий святых, которые как будто превосходят нашу меру, а из жизни женщины, которая в нашей среде. Неужели мы не поймем, что первое проявление правды, которое может повести к спасению того, кто творит зло, это — признание за ним права быть, ненависть к злу, которое обладает им, ненависть к разрушительному началу в человеке и готовность послужить человеку, отнестись к нему благоговейно, послужить ему, как мы служили бы Богу нашему, послужить ему во спасение. Расстояние между правдой и милостью в нашей жизни кажется бесконечно большим. Мы должны научиться понимать, что значит любить во спасение, и проявлять правду по образу распятой любви Живого Бога, которую Он оставил нам как самый драгоценный и святой дар — Церковь Свою. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Какие дивные и вместе с тем страшные слова слышали мы сегодня в Послании апостольском, что мы Богу уже больше не чужие, а свои, родные, что Он для нас, как говорит Священное Писание, не Бог издали, но Бог близкий (Иер 23:23), Его любовь несомненна. Но если мы хотим быть своими Богу, то мы должны относиться к Нему так, как относимся к самым близким, самым родным, к тем, кого мы действительно сердцем любим, любим душой.

И в этом контексте так сильно, так выпукло выступают слова Евангелия, что мы должны Бога любить всем сердцем, всей жизнью, всей мыслью, всей крепостью нашей (Мк 12:30). Любить не каким-то причудливым образом, а так, как мы всем сердцем любим тех, кто нам дорог: всей жизнью готовы их любить, заботясь о них, думая о них, строя жизнь так, чтобы быть для них опорой, радостью, вдохновеньем; всем помышлением нашим, всей силой воображения, всей тонкостью и чуткостью ума, и, наконец, изо всех сил, которые только в нас есть. Только если мы так научимся любить Бога, станут для нас жизненной реальностью слова апостола Павла о том, что Богу мы не чужие, а свои, родные. Как я уже сказал, Он нас любит, как Своих детей, Он нас любит всем замыслом Своей премудрости, всей крестной любовью, отдачей Единородного Своего Сына на смерть, и всей любовью Сына, жизнь Свою отдавшего за нас, чужих, так часто — чуждых и порой враждебных Ему.

Крепостью Он любит нас, жизнью Он любит нас — всем, и разве мы не можем найти вдохновение в этих словах. Когда кто-нибудь нам скажет: «Мать, сын, брат, жених или невеста — ты для меня все значишь!» — разве не разгорается в нас чувство такой благодарности, из которой может родиться новая жизнь, жизненный подвиг может родиться и сделать нас новыми людьми. И это нам говорит Господь. Разве на такую любовь мы можем не ответить любовью, радостью, благодарностью и целой жизнью, которая была бы достойна и этой любви, и Того, Кто так нас умеет любить. Аминь!

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Меня часто спрашивают люди, каким образом им научиться молиться с простотой, не повторяя чужих слов, не борясь даже с собственными колеблющимися мыслями, а молиться прямо, как мы разговариваем с дорогим, близким человеком. И мне хочется вспомнить с вами урок, который я получил много-много лет тому назад. Я тогда старался молиться уставными молитвами, молился много, молился усердно. Но вместе с этим иногда не хватало сосредоточенности, еще чаще бывало, что слова молитвы были сверх меня; они были так велики, опыт, который в них покоился, был таков, что я не мог их повторять от себя самого. А иногда бывали молитвы, которые я никак не мог сам сказать, потому что эти слова противоречили тому, что во мне тогда было, я к ним еще не созрел.

Я спросил своего духовного отца об этом, и он мне дал совет, который я хочу вам передать, потому что думаю, что многие из вас находятся в том же положении, в котором я тогда находился. Он мне сказал: «На год я тебе запрещаю молиться уставными молитвами. Перед тем как лечь спать, перекрестись, положи земной поклон и скажи: „Господи, молитвами тех, кто меня любит, спаси меня!“ И когда ты ляжешь, поставь перед собой вопрос — кто же вокруг тебя есть, и живые и усопшие, и святые и грешники, которые тебя так любят, что они перед Богом стоят твоими заступниками, молясь о тебе, о том, чтобы тебе когда-нибудь научиться истинному покаянию, научиться быть поистине учеником Христовым». Я стал так делать, и тогда начали передо мной подыматься образы, имена тех людей, которые меня несомненно любили: моя мать, мой отец, моя бабушка, мои друзья. И затем все шире и шире раскрывался горизонт тех людей, которые прошли через мою жизнь и мне доказали свою любовь ко мне. Все больше имен, все больше лиц подымалось. И каждый раз, когда подымалось лицо или имя, я останавливался и говорил: «Господи, благослови этого человека за его любовь ко мне! О, благослови его, благослови ее!». И затем в этой молитве я засыпал.

Я и вам хочу это посоветовать: научитесь так молиться. Научитесь лечь спать и поставить перед собой вопрос о том, что не ваши уставные молитвы вас защитят от зла в течение ночи, а любовь тех многих, многих людей, о которых мы, может быть, даже забыли, но которые нас помнят и на земле, и в вечности. И тогда сердце ваше растает, тогда вы сможете начать молиться, обращаясь к Богу с такой же искренностью, потому что в какой-то момент вы обнаружите, что вы любимы не только теми людьми, которые вокруг вас были, но Матерью Божьей, Христом Спасителем, Отцом нашим Небесным, ангелом нашим хранителем — и мир так расширится, так углубится.

Но на этом все не кончается, потому что если мы так можем надеяться на любовь других людей, то неужели они не могут надеяться на нашу любовь? И тогда живите так, собирая в своем сердце, в своей памяти всех людей, кому нужна любовь: людей брошенных, людей одиноких, людей, которые считаются злыми, чуждыми — вспоминайте их, потому что они тоже, может быть, в это время молятся Богу и говорят: молитвами тех, кто меня любит… — и останавливаются: а может быть, никто, никто меня не любит за то, что я таков? Будьте, может быть, единственным человеком, который и этого человека вспомнит перед Богом и скажет: «Господи! Ему нужна Твоя любовь. Мою я не умею дать, у меня ее слишком мало — дай ему Твою любовь».

И если вы начнете так молиться о себе и молиться о других, то молитва станет чем-то не только живым, но живительным, сильным, творческим. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Сколько раз, сколько раз приходилось встречаться со смертью дорогих, близких, родных, людей, с которыми хотелось бы никогда, никогда не разлучиться. Это бывало и в мирное время, и в страшные годы войн и революций. Это бывает на каждом шагу, и так часто, когда мы стоим у гроба, мы могли бы произнести слова английского поэта, который говорит: «О, если бы можно было прикоснуться к руке, которая уже недвижима, услышать голос, который больше не звучит». Да, на земле мы слухом уха не можем больше его услышать, но если мы прислушаемся к сердцу, которое бьется любовью, которое открыто любовью к вечности, мы можем понять, что Христос победил смерть, что Его воскресением мы все живы. И тогда уже Церковь — не храм, а та тайна встречи между Богом и человеком, которая является сущностью Церкви, — делается местом преображения самого горя в торжество, в сознание: то, что было, было только началом, было, как зернышко, брошенное в землю, но теперь оно растет в вечность.

Один человек, который глубоко любил свою жену, который был верен ей и которому она была верна до конца, мне как-то сказал после ее смерти: «Когда мы были живы, мы были воедино, все делали воедино, вместе. Теперь что она умерла, мы стали едиными». Это уже не два человека, творящие жизнь, это одна неразделимая чета, которая живет одной жизнью, которая победила смерть. Когда перед нами будет вставать вопрос о смерти, о временной разлуке, будем помнить, что не в разлуке дело. Да, телесно мы разлучаемся, телесно мы уже не прикоснемся друг ко другу, не услышим голос любимого, но единство во Христе, единство любви непобедимо возрастает в новую меру совершенства: уже не двое, а один человек. И когда мы будем хоронить любимых нам людей, будем помнить, что мы не разлучаемся, что смерть этому человеку открыла врата вечной жизни, но что этим человеком и нам открыты эти врата. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Есть древний рассказ о восточном полководце, который победил соседнего короля и взял в плен его самого, его жену и детей, и в акте жестокой мстительности победитель заставил перед лицом плененного короля убить всех его родных, всех его близких. И король плакал горькими слезами. Но напоследок привели на мучения его собственного сына, и он стоял, как камень, без единой слезы. И победитель обратился тогда к окружавшим его вельможам и сказал: «Как глубоко должно быть горе, которое даже и слезы не находит для своего облегчения!».

И вот сейчас мы находимся перед трагедией, совершившейся на севере Англии. Множество детей было убито, и остались за ними осиротелые родители, братья, сестры, ученики тех же классов и той же школы. И бесчисленное число детей по всему миру вдруг поняли, что и они могут в какой-то момент погибнуть напрасно, бессмысленно в глазах человеческих, от природного бедствия или от безумия какого-то человека.

Есть случаи, когда слез нет, есть дни, когда слов нет. Я сейчас не буду говорить проповедь о том, как мы можем осмыслить эту трагедию. Можно только вспомнить слова, повторенные в Евангелии, из Ветхого Завета: Плачет Рахиль о детях своих и не хочет утешиться, потому что их нет (Иер 31:15; Мф 2:18). Это было сказано о тысячах мучеников-детей, которых Ирод велел избить в надежде, что среди них будет родившийся Царь, Господь Иисус Христос.

Сейчас мы должны бы отозваться всей болью, всем состраданием нашего сердца на горе оставшихся в живых. Ушедшие дети находятся в Царстве Божием; они сейчас не только упокоились — они ликуют вечной жизнью. Но за ними остается целожизненная скорбь, боль на всю жизнь, и мы не должны никогда эту скорбь забыть. В конце моих слов мы пропоем усопшим детям Вечную память. Но будем вспоминать и их родителей, их близких, потому что на всю жизнь на них наложена печать креста, не того спасительного креста, о котором мы говорим, когда думаем о Спасителе нашем, о Его смерти на Голгофе, о нашем спасении, но того тяжелого креста, который человек может нести всю жизнь, не понимая, почему он так раздавлен судьбой. Мученики это понимали, но миллионы людей прошли через это страдание без понимания, и это еще страшнее, чем самая смерть.

Когда Христа вели на Голгофу, Он падал под тяжестью несомого Им креста, и из толпы призвали человека помочь Ему нести крест (Мк 15:21). И когда нет слов, чтобы объяснить страдание, нет слов, потому что трагедия так велика, то мы можем, должны бы быть способны подставить свое плечо под тот же крест, не объясняя необъяснимого, а только давая сокрушению своего сердца слиться с сердечным сокрушением другого.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мне хочется сказать всего несколько слов перед тем, как отслужить в середине храма панихиду по всем тем, которые так трагически умерли от ненависти других людей. Отец Михаил сказал глубоко, искренне о жертвах. Я хочу сказать вдобавок: будем молиться о том, что Бог даст — потому что мы не можем судить об этом — тем, которые были виновниками этой трагедии. Не обернемся к ним и подобным им с ненавистью, с гневом, а с ужасом. Священное Писание нам говорит: гнев человеческий не творит правды Божией (Иак 1:20).

Пусть этот ужас, который пережит целым народом и который распространился по всей земле, нас побудит с большой убежденностью, с большой чуткостью не только молиться о мире всего мира, но работать над тем, чтобы нигде — ни в семье, ни в окружении нашем — нигде не восторжествовали ненависть, гнев и злоба. Подумайте, как страшно тем, которые совершили это ужасное преступление, встать перед лицом Божиим плечом к плечу с теми, кого они убили. Как страшно!

Мы ничего не можем сделать, кроме того, чтобы молиться о том, чтобы им, хоть посмертно, опомниться, покаяться, примириться с бесчисленными жертвами, которые стоят рядом с ними. Будем молиться о мире всего мира, о том, чтобы случившийся ужас побудил миллионы людей к борьбе за мир, и за любовь, и за жалость, и за сострадание.

/