Митрополит Сурожский Антоний
ВСЕНОЩНАЯ В ПЕТРОПАВЛОВСКОМ ХРАМЕ, ЧТО В ЛЕФОРТОВЕ


 Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

В псалме в конце вечерни царь Давид говорит: Послушайте меня, чада, страху Господню научу вас... И хотелось бы сейчас сказать несколько слов и об этом страхе Господнем, и о том, чему он может нас научить.

Бояться Бога это не значит страшиться Его; страшатся рабы, страшатся люди подъяремные, боятся оскорбить своего властелина те, которым страшно от него получить наказание, и те, которые боятся лишиться награды. Но не таков сыновний, дочерний страх; мы знаем этот страх по нашему человеческому опыту; как нам страшно бывает огорчить человека, который нам дорог; с каким трепетом мы думаем о том, что самый любимый нами человек может нами быть ранен словом, взглядом, поступком; нам страшно даже того, что мысль наша не та его коснулась; любимый для нас человек святыня, и боимся мы, как бы эту святыню не осквернить, этого человека не унизить.

И таков должен быть наш страх по отношению к Богу. Мы должны бы Его знать, знать так близко, так коротко, как мы знаем родного, и более чем родного человека,потому что родной человек нам в какой-то мере остается чужим, он вне нас; Бога же мы познаём в какой-то тайне взаимного проникновения. Апостол Павел нам говорит что Святой Дух в нашем собственном сердце стонет с нами и в нашем же собственном сердце произносит слова молитвы, которую мы потом сами, свободно, можем вознести к Богу. Знаем мы Бога, потому что Он более глубоко в нас внедрен, чем самая жизнь наша. Он жизнь нашей жизни, Он огонь, тепло, свет в нас самих. Как Он нам близок! И потому апостол Павел и может говорить о том, что мы не смеем, не должны, он умоляет нам о том, чтобы мы не огорчали Духа Божия, живущего в нас. Да, это страх, которому мы должны научиться, это трепет, который нас охватывает, когда мы общаемся глубоко-глубоко с самым близким нам другом, с самым близким нам человеком.

И Церковь, т.е. совокупность всех тех людей, которые так знают Бога, для которых Бог стал свой, родной, отец, а Христос, как говорится в сегодняшнем Евангелии, брат для нас, Церковь, которая является совокупностью всех этих людей, она должна была бы быть полна такого света, такого трепета, и не только перед Богом, но перед всяким человеком. Ведь Господь Бог наш Иисус Христос стал человеком с тем, чтобы войти в область смерти, в которой мы живем; Он прожил нашей жизнью и умер страшной смертью по любви к каждому из нас, и не только из нас, здесь собравшихся, а нас, людей; Он не пришел праведников спасать, Он пришел взыскать и спасти погибшего.

А взыскать это не значит ждать, чтобы погибший нашел дорогу к Нему, взыскать это значит оставить собственное место покоя, это значит пуститься в далекий, иногда опасный путь для того, чтобы найти потерянного. Вспомните притчу о пастухе, который оставляет девяносто девять овец, которые в сохранности, потому что одна овца потерялась в пригорках; девяносто девять овец он не забывает, но он знает, что они уже в верном месте, а вот та овца, которая отбилась ту надо найти, надо найти спешно, надо и утешить о том, что она потерялась, надо согреть ее, потому что мир вокруг нее был холоден и жесток, надо привести в то место, где и она найдет радость, любовь, ласку. Нам кажется часто, что Церковь это мы, православные люди, уже уверовавшие во Христа, собирающиеся в Его имя в Его храмах. Да, это правда; но кто-то из западных духовных писателей говорит, что христианин — это человек, кому Бог поручил заботу о всех людях, о тех погибших овцах, о тех потерянных, растерянных, которых здесь нет, и к ним должна простираться наша любовь и наша забота. О них нам надо раньше всего молиться; но не так молиться, как молился фарисей, стоя в храме, зная, что он “по праву” стоит в этом храме, благодаря Бога о том, что он такой праведный, что он Бога знает, что он соблюдает посты, что он знает все правила молитвы, что он чист… Молиться надо о потерянных и пропавших, как молится человек, когда собственный сын или дочь пропали без вести, когда отец или мать пропали без вести, так что сердце не находит себе покоя. Болит, болит душа; не может утешиться человек о том, что самый дорогой жених, невеста исчезли, и никто не знает, куда унесла их горькая судьба. Так надо думать о тех, которых нет среди нас, такой любовью, такой жалостью, таким состраданием, такой молитвой.

И вот бывает и это бывает так страшно видеть, и еще страшнее, когда вдруг обнаружишь, что сам ты в этом виноват: вошел в храм человек, и вдруг все вокруг него ему дают почувствовать, что он лишний и чужой, нет ему места. Он не так одет, он не так держится, он не знает, как креститься, он не пришел так, как надо было прийти... Он пришел, может быть, первый раз в жизни, пришел в поисках Бога, а вместо Бога находит фарисейское общество людей, которые знают всё обо всем; одного только не знают: любви; одно только забыли: сострадание; одного только не помнят: что Христос пришел в мир грешных спасти, а не праведных; что Его и при жизни на земле упрекали в том, что Он ест с мытарями, общается с людьми, от которых делается стыдно приличным людям... И все мы, православные христиане увы! себя чувствуем “приличными” людьми...

Мне вспоминается, как раз я вошел в храм не православный, но это могло бы случиться с каждым, со всеми нами и увидел надпись: “Вход запрещен нищим”. Это был храм, где собирались люди, для которых нищие были лишние, лишние немытые, лишние бедные, лишние во всех отношениях, не было им там места. Я помню старика нищего, который подошел к священнику и сказал: Скажите, а где Хозяин? Вы меня сюда не пускаете, а ваш-то Хозяин с нами ел и пил, и пришел нас спасать не вас, мытых... И мы все “мытые”, мы все праведные, чистые мы всё знаем о том, как в Церкви поступать, а вот приди чужой человек: разве мы первым взором вглядываемся в его душу? Разве первое наше движение — это: Ты нам брат, ты нам сестра, иди, иди сюда! Тебе, может быть, некуда уйти, у тебя, может быть, нет друзей, тебя, может быть, никто не любит, ты может быть, потерял уважение к себе, ты, может быть, заслужил презрение от всех; иди к нам, здесь никого не презирают, потому что мы все грешники перед Богом, а Бог наш О ЧУДО! Бог наш такой, что Он открывает Свои объятия грешнику, зовет грешника, никого не отталкивает, моет ноги Своим ученикам... Подумайте об этом.

Есть место в Евангелии от Иоанна, в девятой главе, где рассказывается о том, как Христос исцелил слепорожденного; и в конце рассказа Христос обретает этого человека в храме и его спрашивает: Веришь ли ты в Сына Божия?.. Прозревший слепой Ему отвечает: А кто же Он, чтобы я веровал в Него?.. И Христос ему говорит: Ты Его видишь, Он говорит с тобой... Слова обычные для нас: мы все зрячие, мы все всё время что-то видим, друг друга видим, здания видим, небо видим, всё видим, за исключением, часто, человеческого горя, на которое мы закрываем глаза. Но для того человека эти слова должны были быть потрясающие; он ведь никогда, никогда за всю свою жизнь не видел никого и ничего; и когда Христос чудом открыл его глаза, что он первое увидел, на чем остановился его взор? на лике Христа. Первое, что он увидел, это Бога своего, ставшего человеком с тем, чтобы его, его спасти. Первое, что он увидел, это глубоко глядящие ему в душу глаза Божественной любви. Это первое, что ему открылось.

И вот, приходят люди к нам в храм, в православные храмы, и в России, и вне ее. У них начинают открываться глаза на что-то; они были сначала ослеплены, ослеплены видимым миром, всем тем, что бросается в глаза, что требует нашего внимания, и в какой-то момент вдруг почему-то человек почувствовал, что этого мало, что есть в жизни, в мире невидимая глубина, и он стал ее искать, и он вошел в храм. И вот поставьте себе вопрос: когда он прошел через врата храма и ВЫ на него посмотрели что он увидел? Увидел ли он лик Христов, глаза сострадательной любви, остановившийся на нем взор такой зрячей любви, которая может перевернуть жизнь надеждой и уверенностью, что есть любовь, что есть Царство Божие? увы, едва ли... Встретил он, вероятно, любопытный, холодный взор, который его измерил, оценил, взвесил: свой аль не свой, или еще какой... Какой это ужас, какой это ужас!..

Те из нас, которые пришли к вере от неверия, от безбожия неужели не могут вспомнить о том, как они первый раз пришли в храм, не зная, что они встретят? Они не были уверены, что Бога встретят в храме, только чуяла душа, что, может быть, там что-то есть… И как они могли бы мы могли бы обжечься о холодный, жгучий человеческий взор, который посмотрит и скажет: тебе тут места нет, ты не знаешь даже, как креститься, ты не так одет, ты смотришь вокруг вместо того, чтобы вперить свой взор в направлении иконостаса, и т. д. стану ли описывать то, что происходит всё время, и от чего люди уходят искать в другое место то, что они должны были найти в нашей среде...

Было время, когда люди говорили: Что это за общество христианское, какая у них любовь!... Может ли кто-нибудь теперь посмотреть на наше христианское общество и сказать: В них живет такая любовь, которой нет в другом месте на земле, мне надо к ним пойти, потому что только там можно найти любовь, жизнь, радость, там каждый человек верит в каждого человека, верит в добро, верит в любовь, верит в невозможное, в то чудо, которое делает грешника святым... Единственное место... Неужели мы это место должны другим закрыть? А какое дивное место могла бы быть Церковь, если она строилась бы нами, как тело любви, если каждый человек, кто придет, мог бы встретить взор Самого Христа, сияющий из глаз каждого христианина...

(конец проповеди не записан)

 1974, Москва.


Предыдущая глава  | СОДЕРЖАНИЕ | Следующая глава


Электронная библиотека "Митрополит Сурожский Антоний"
Telegram-канал "Антоний Сурожский. Проповеди"
Книги Митрополита Антония Сурожского на OZON
 

/ Рейтинг@Mail.ru